Представления русских о нравственном идеале. М. И. Воловикова

осуществляется деятельность человека, взаимодействие социальных слоев и групп. Однако сложившиеся методы психологического исследования для точности обработки данных требуют максимально абстрагироваться от такой конкретики. Обращение к работам и обобщениям, сделанным в смежных с психологией дисциплинах, позволяет вновь обрести те «детали», «мелочи», в которых очень часто содержится самое существенное для характеристики этноса (позднее мы вернемся к этой мысли, когда обратимся к работам японских психологов, успех которых во многом связан с вниманием к таким «мелочам»).

      Обращение к архивным источникам позволяет исследователю развенчать некоторые представления о русском крестьянстве, прочно утвердившиеся в массовом сознании посредством учебников советского периода и других изданий. Это касается представления о «забитости» крестьянина, обусловленной «многолетним крепостным рабством». Громыко пишет: «Крепостные крестьяне составляли по стране в целом 34 процента населения. <…> Это сведения десятой ревизии, то есть переписи 1858 года. <…> В европейской части России крепостные крестьяне занимали 37 процентов населения, за Уралом их почти совсем не было. В составе крестьянства крепостные составляли половину (с колебанием примерно от 30 до 70 процентов по разным губерниям центра Европейской России)». Еще более определенно на протяжении всей книги она говорит о необоснованности утверждений о «забитости» русского крестьянства[137]: «Прежде всего сам земледельческий труд – основа всей жизнедеятельности крестьянства – требует обширных познаний и большой квалификации в проведении разнообразных работ»[138].

      Вся практика крестьянского хозяйства отличалась гибкостью, приспособляемостью к конкретным условиям и вниманием к тончайшим деталям в обработке почв, в уходе за культурами, в сборе урожая. М. М. Громыко говорит об обширном и длительном коллективном опыте земледельцев, приспособленном к конкретной местности и постоянно проверяемом и улучшаемом опять-таки коллективно.

      Наполненной жизненной силой, достоинством, умением трудиться и радоваться предстает русская деревня в этих архивных свидетельствах: «При благоприятных условиях уборка сена считается одною из приятнейших сельских работ. Время года, теплые ночи, купанье после утомительного зноя, благоуханный воздух лугов, – все это вместе имеет что-то обаятельное, отрадно действующее на душу. Бабы и девки имеют обычай для работы в лугах надевать на себя не только чистое белье, но даже одеваться по праздничному. Для девок луг есть гульбище, на котором они, дружно работая граблями и сопровождая работу общей песней, рисуются перед женихами», – приводит М. М. Громыко наблюдение, принадлежащее Селиванову[139] и продолжает:

      «Лучшее праздничное платье ярких расцветок на общих покосах отмечено и в материалах по Орловскому уезду (Орловской губернии). Здесь на лугу составляли хороводы, играли на гармониках и пищинках или на жалейках (тростниковые

137

Автору, детство которого прошло в сибирской деревне (о чем вспоминает М. М. Громыко), с подобной забитостью просто не было возможности встретиться.

138

Фирсов Б. М., Киселева И. Г. Быт великорусских крестьян-землепашцев, с. 12.

139

Селиванов В.В. Год русского земледельца. Зарайский уезд Рязанской губернии. // Письма из деревни. Очерки о крестьянстве в России второй половины XIX века. М., 1987.