На пути войны. Николай Мокроусов

еле успели откачать. Клиническая смерть…

      – То есть я был мертв?

      – В каком-то смысле да. Почти минуту. Да и головушке досталось, имя-то не забыл свое?

      – Вроде помню.

      – Давай проверим – как звать?

      – Дарий, – с улыбкой ответил я.

      – Улыбаешься? Это хороший признак. Ох и развеселил тебя Валерий Степанович, да?

      – Это уж точно. Настроение улучшилось заметно, спасибо.

      – Не за что.

      – Я бы хотел выписаться.

      – Выписаться?

      – Да! Чувствую-то я себя хорошо.

      – Ну-ну, не спеши, ишь какой прыткий! Только очнулся, и сразу «выпишите меня». Пару дней полежи, понаблюдаем, а там и выпишем.

      – Спасибо, но нет.

      – Нет, так нет, – пожал плечами врач, – дело царское. Приведи себя в порядок, а то зарос, будь здоров.

      – Это можно.

      – Ну, не торопись, – потихоньку вставая, сказал Валерий Степанович. – Как закончишь свои дела – милости прошу ко мне в кабинет, напишешь «отказную» и свободен. Скоро придет Соня, уберет капельницы, катетер и отведет тебя в общую палату. Ух, молодежь! Все спешат куда-то, – с этими словами он ушел, притворив за собой дверь.

      Катетер? Сунув руку под одеяло, я нащупал трубку, идущую прямо к моему…

      «Какого хрена?!» – взорвался я.

      – А вот и я, – распахнув дверь, вошла Соня. – Скучал?

      – Как никогда.

      – Так, давай отсоединим от тебя все эти трубки.

      Примерно через пять минут стыда я был свободен.

      – Ну вот, сейчас кресло привезу и тебя я отвезу. О, как сказала, в рифму.

      – Чего? Кресло? Не надо, лучше ноги разомну. Куда идти-то?

      Поначалу прогулка давалась тяжело, но потом слабость, одолевавшая меня, стала отступать.

      – Вот мы и пришли, – радостно сказала Соня. – Твоя койка здесь, тумбочка рядом.

      – Койка мне не пригодится. Это уж точно. Где уборная?

      – Чуть дальше по коридору.

      – Спасибо, Соня, ты – чудо, – глядя на нее с улыбкой сказал я.

      – Да ну тебя! – рассмеялась она. – Ой, чуть не забыла, в тумбочке лежат твои чистые вещи и все остальное.

      – Мои вещи? Откуда?

      – Твой брат их давно принес. Они у нас в гардеробе пылились. Ну, а пока вы беседовали с Валерием Степановичем, я их нашла и принесла сюда. Вот так.

      – И все-таки я был не прав, – сердито глянув на нее, сказал я.

      – В чем? – тревожно спросила она.

      – Ты не чудо, ты – ангел! – смеясь, сказал я, больше не в силах быть серьезным.

      – Да ну тебя, – рассмеявшись, сказала Соня. – Если что понадобится – Катя за стойкой, она меня позовет. Ну, я побежала.

      – Не смею задерживать, – сказал я и потихоньку побрел к тумбочке. Открыв ее, я увидел спортивную сумку, в ней были: синие джинсы, серая футболка, нижнее белье, зубная щетка и паста, бумажник, одноразовый бритвенный станок, а на самом дне сумки лежал бумажный листок. Развернув его, я начал читать «Сразу хочу извиниться, за то…», не дочитав до конца, за что он хотел извиниться, я смял листок.

      «Вонючий кусок дерьма, даже смелости