Новоросс. Секретные гаубицы Петра Великого. Константин Радов

Душа была не лучше. Все, к чему стремятся люди, чего я сам с неукротимой силою добивался: чины, богатство, слава, любовь женщин, – казалось вздором. Неопрятная борода с густою проседью, отросшая за время бедствий, состарила меня с лица лет на двадцать: привык считать себя молодым, а теперь видел в зеркале битого жизнью пожилого бродягу. Староста пытался подъехать с хозяйственными делами, но был безжалостно отшит:

      – Егорушка… Решайте одни, своим сходом. Как по весне приговорили меня к топору, имущество отписали на государя. Вас – в том числе. Так что Его Величество, царь Петр Алексеич, переменив мне участь на дальние деревни, просто позабыл, что деревень-то никаких у меня нету. Сам же отнял. Значит ли указ о ссылке, что сим имение в прежние руки возвращается, или мы с вами просто соседи… Не снизошел он до объяснений.

      – Мы за тобою, Александр Иваныч, хотим остаться…

      – Да кто же вас спрашивать станет?! И корысти никакой. Прежде я мог своих крестьян прикрыть от приказных или от соседей – теперь ничего не могу. Живите как умеете.

      Ни мыслей, ни сильных чувств. Растительная жизнь. Даже обида или желание отомстить не появлялись. В промежутках между приступами кашля рассеянно разглядывал узоры годовых колец на струганых досках, словно выискивая в них тайный смысл. И вот однажды снова, как в крепостном каземате, кожей ощутил чужой взгляд. Неужто призрак царевича последовал за мной из Петербурга в Бекташево?

      Прикрыл глаза, постарался не шуршать периной. Да, кто-то есть на чердаке. Не мыши: те не сопят. Чу! Шепот. Не привидения, живые. Как минимум двое.

      Может, по моим следам послали тайных убийц? Глупости. Сто раз могли отравить, если бы хотели.

      Опять наверху шорох… Удаляется… Ушли. Никого нет.

      Беспокоить деда Василия или его невестку Алену, которая за мной ухаживала, почему-то не хотелось. Воры, убийцы, соглядатаи? Плевать на всех. Терять все равно нечего. Жизнь? Такая жизнь хуже смерти.

      Несколько дней спустя наваждение снова возникло. Тетка Алена, унося миски после завтрака, неплотно прикрыла дверь: из этой щели и тянуло, как сквозняком, любопытством.

      Медленно, чтобы не спугнуть, повернул голову – но только успел заметить мелькнувшие за дверью рыжие вихры, да босые пятки пробарабанили по доскам.

      Дети!

      Притворился спящим. Минут через пять за порогом горницы снова начались чуть слышные шевеления.

      – Эй, ребятишки!

      Тишина. Кажется, даже не дышат. Но не убежали.

      – Меня не надо бояться. Я детей не ем: они невкусные.

      Молчат. Не иначе обдумывают: правда или врет?

      – Заходите ко мне. Не стойте у порога, из сеней дует.

      Осторожно, готовый каждое мгновение дать деру, вкрался конопатый парнишка лет двенадцати. Из-за спины вожака глядит другой, помельче.

      – Вы чьи?

      – Мамкины.

      – А кто у вас мамка? Алена?

      – Не-а, Настасья.

      Выясняю, что это потомство старшего внука деда Василия: мужик ходил валить лес для