Моленсоух. История одной индивидуации. Макс Аврелий

для подобного времяприпровождения. И как показала дальнейшая взрослая жизнь, никакого другого более честного, естественного, наиболее правильно идентифицирующего, коль уж речь пошла о великом и могучем, и на великом и могучем более правильного названия для этого не существует. Зачем же вводить друг друга в заблуждение, а тем более детей. Поверьте, большее подозрение и опасение вызывает у детей не тот взрослый, который матерится, а тот, кто употребляет непонятные сложные слова для вещей, истинные имена которых они сами знают с первых дней жизни. И так, будучи маленьким мальчиком, я не знал другого определения тому, что мы там в полынно-конопляных зарослях вытворяли. Хотя на самом деле никакой такой ебли у нас и не было. Да, мы показывали друг другу свои пиписьки, мы выясняли разницу путем писания, рассматривания, сопоставления, но когда мы собирались в ватагу, то прежде чем отправиться в кусты, кто-нибудь, из самых старших говорил что-то вроде:

      – Ну, че ребя, пошли ебаца.

      Однажды мы были образованы, то есть просвещены и обучены. Нашим учителем был Витька Фельд. Он был намного старше нас. Точнее это нам он казался взрослым, но самим взрослым он, видимо таким не казался, поэтому они не обращали никакого внимания на просветительскую деятельность которую развернул Витька среди детей.

      Витя всегда знал, где мы в очередной раз собрались и однажды привел свою подружку Соню. Соня была совсем взрослой девочкой, но на взрослых она также была непохожа. Её взрослость мы определяли по высокому росту, большим сиськам и низкому голосу. Хотя, впрочем, никто из нас не слышал, как Соня разговаривает. Зато каждый в поселке слышал ее грустную песню. Соня пела, порой едва слышно, порой в голос, и всегда это была одна и та же печальная песня. Соня пела вроде и на русском, но разобрать слов этой песни ни у кого не получалось. О чем пела Соня? Может быть о сползающих в рот соплях, а может о пьяных родителях, заставляющих ее раздвигать ноги перед пьяными собутыльниками, а может о сладких конфетах, которые обещали ей веселые дяди, вместо конфет набивая её нежный рот своими большими вонючими и к тому же совсем невкусными писюнами. Но Соня не только пела. Порой, мы видели, как Соня, смеясь и радостно тряся сиськами нагишом бежит по поселку. А за ней, спотыкаясь, падая и лихо матерясь мчится дружная пьяная ватага. Родители и их собутыльники догоняют Соню, наскоро обертывают какой-то предусмотрительно прихваченной в погоню тряпицей. Обступив со всех сторон умалишенное дитя, на ходу запихивая в нежный усатый рот Сони конфеты, гудя и порой пытаясь непринужденно развязано напевать, семейство отправляется по восвояси. Когда Витька с Сонькой пришел к нам в кусты он отрыгивал спиртным, мусолил подобранный на улице окурок и посмеиваясь что-то пытался сказать. Соню он положил на землю и задрал подол её платья. Мы увидели белый живот и пучок черных волос, треугольником.

      – Хули ты разлеглась сиповка! – Витька пощекотал блаженно улыбающуюся Соню по животу. –