Главный полдень. Дом скитальцев. Александр Мирер

восемь часов утра…

      Сурен Давидович рассказывал совсем не так, как я. Без подробностей. Одни факты: заведующий почтой, старший телеграфист, поездка на такси, оба разговора Феди-гитариста с шофером, история с конфетами, потом капитан Рубченко.

      О выстреле он рассказал так:

      – Эта история была сообщена Павлу Остаповичу не вся целиком. Он остановил Алешу… Когда, Лешик?

      – Когда пень грузили в такси, – поспешно подсказал я.

      – Да, в такси. Павел Остапович начал расспрашивать второго мальчика…

      – Вот этого, – сказала Анна Егоровна.

      – Да, этого, Степу. Он сообщил, что пень доставили во двор милиции.

      – И почты…

      – Да. В этот момент я разрешил себе восклицание, не относящееся к делу. Павел Остапович меня осадил. Меня это крайне удивило. Мы с ним дружили почти тридцать лет… – Он закашлялся.

      Докторша смотрела на него ледяными глазами.

      – Да, тридцать лет! Мальчики об этом знают. И Степка в эту секунду сорвался и заявил, что капитан Рубченко тоже хватался за сердце, стоя перед пеньком.

      – Вот как… – сказала Анна Егоровна.

      – Павел Остапович не возразил. Напротив, он начал поспешно извлекать из-под пиджака некий предмет, подвешенный на шнурке под мышкой. Не пистолет, Анна Егоровна. Пистолет, подвешенный таким образом, стреляет мгновенно. Этот же предмет… Я вам его покажу.

      Шкаф отворился с привычным милым звоном. Степка пробормотал: «Дьявольщина!» Вот он, бластер… Не приснился, значит.

      – Этот предмет, доктор, он висел на этом шнурке, видите? Прошу вас посмотреть, не касаясь его.

      – Странная штука.

      – Именно так, доктор. Она висела на петле-удавке, никаких антабок не имеется. Висела неудобно. Ему пришлось извлекать этот предмет три-четыре секунды.

      – Вы настолько точно заметили время?

      – Я кадровый военный. Это мой круг специфических навыков.

      Она кивнула очень неодобрительно.

      – Вы понимаете, Анна Егоровна, я следил за Остаповичем с большим интересом. Предмет не походил на оружие, и я подумал о каком-то вещественном доказательстве, с которым хотят нас ознакомить. Но… смотрите сюда. С конца предмета сорвалось пламя, пролетело рядом с моей головой… Я сидел вот так – видите? Отверстие в бетонной стене он прожег за долю секунды. А дети? Здесь были дети, понимаете?

      – Скорее ниша, чем отверстие, – задумчиво сказала докторша. – Покажите ваше левое ухо… М-да, ожог второй степени. Больно?

      – Какая чепуха! – крикнул Сур. – «Больно»! Вот где боль! – кричал он, показывая на мертвого. И снова осекся.

      Помолчали. Теперь Анна Егоровна должна была спросить, почему Сур беседовал с Рубченко, держа в руках винтовку. Или просто: «Чем я могу помочь, я ничего не видела». Она сказала вместо этого:

      – Я обработаю ваше ухо. Поверните голову.

      – Вы мне не верите, – сказал Сур.

      – Разве это меняет дело?

      – Доктор! – сказал Сур. – Если бы речь шла о шайке бандитов…

      – М-да… О чем же идет речь? – Она бинтовала его голову.

      – До сегодняшнего