Одинокие. Константин Борисович Кубанцев

бутылка водки.

      – Добрый день, – начал с приветствия Яковлев.

      – Добрый день, – эхом отозвался Клинкин.

      – Клинкин, э-э…

      – Да. Я – Клинкин, – повторил Клинкин еще раз, убеждая в этом уже не Яковлева, а самого себя.

      – Живете, Клинкин, один? – спросил Яковлев, решив в данном случае именем-отчеством пренебречь.

      – А-а? Нет, с женой. Она в отъезде.

      – Давно? – Яковлев прищурился.

      – Месяца два, – ответ прозвучал неуверенно.

      – А точнее? А где она?

      Мысль, что он напал на след серийного убийцы и маньяка, уже зародилась у Яковлева в уме, и он подумал: «Сейчас этот тип соврет!».

      – Не знаю точно. За границей.

      Ноздри Яковлева раздувались сами собой. (О, предвкушение удачи).

      «Этот запах определенно о чем-то напоминает. Неприятный запашок, но, нет, не сортирный, – подумал Яковлев и, непроизвольно передергивая плечами, поморщился, – но все-таки ужасно мерзкий».

      – А вы – кто?

      – Как же так? – игнорируя вопрос, заданный ему, продолжал допытываться Ростислав Станиславович, – жена отсутствует, а вы – не беспокоитесь? Странно.

      – Я беспокоюсь, – тихо отозвался Клинкин.

      – А вы знаете, что произошло в квартире напротив? – Яковлев решил ударить в лоб. Он внимательно наблюдал за реакцией человека в майке, но упоминание о случае в соседней квартире, казалось, не произвело на того впечатление.

      – Я очень сильно беспокоюсь. Я так её люблю.

      – Кого? Веронику? Да? Любили? – с напором спросил Яковлев.

      – Нину. Я очень люблю Нину. Она там одна, знаете ли.

      – Кто это – Нина? И где она? Вы её зарыли?

      – Нина? – переспросил Клинкин. – Я же сказал, она в Париже. Потом поедет на Кипр. Оттуда, кажется, в Афины. Впрочем, боюсь ошибиться. Я очень, очень беспокоюсь.

      – А Вероника?

      – Вероника? Кто она?

      – А вы не знаете?

      – Нет.

      – Ваша профессия?

      – Я… я… Я – врач, – запинаясь, будто стыдясь этого, выдавил из себя Клинкин.

      «Врач! Вот! И знание анатомии. Как типично», – сказал Яковлев про себя. Он тут же припомнил несколько примеров из «Истории криминалистики», из которых самым впечатляющим оставалась незавершенная история о Джеке-Потрошителе, и у него зачесались ладони.

      Он вдруг обратил внимание на то, что по щекам Клинкина текут слезы.

      «Определенно – псих. Неуравновешенный. Не владеющий собой. К тому же врач. Сейчас расколется», – решил Яковлев.

      – Можно я выпью? – спросил Клинкин, шмыгнув носом.

      –Да, – разрешил Яковлев.

      –А вы знаете, она меня любит, – сказал Клинкин, махом опустошив три четверти граненого стакана водки.

      – Кто? – переспросил Яковлев.

      – Нина, ну же! Но вы знаете, она – уходит. Уезжает, да! А я жду. Я – жду! А вы женаты?

      Вопрос был задан вовремя. Яковлев женился только что: три недели назад, и медовый месяц, хоть и миновал фазу чего-то многообещающего,