Одинокие. Константин Борисович Кубанцев

– все, что окружало его, и все, что находилось внутри него, тут же закружилось в стремительном водовороте. Неведомый повар запустил в кашу, что варил, свою поварешку и стал мешать с бешеной, с постоянно возрастающей скоростью – в центре вращающейся субстанции образовалась правильной формы воронка, в неё и ухнули все его попытки разобраться. Разболелась голова. Он не удивился, не испугался. Ведь для того, чтобы удивиться, требовалось сравнить. Сравнить было не с чем.

      – Очнулся, – расслышал он голос, показавшийся неправдоподобно громким.

      – Да, – подтвердил второй голос – высокий надтреснутый фальцет.

      – Лежи спокойно, – несмотря на туман, пеленающий мозг, Роман догадался – обращались к нему. И он в ответ кивнул. И хотя нечто мягкое, толстое, будто большая варежка, укутывало его череп, а это были белые полосы бинта, ему, вроде, удалось склонить голову на бок, и он, прильнув щекой к теплой поверхности – к подушке, внезапно понял, он не летит, он просто лежит, и что теперь именно так – в одной неизменной горизонтальной плоскости ему следует воспринимать мир, что окружает его…

      Он увидел два лица, склонившихся над ним. Две пары прищуренных глаз, внимательно наблюдающих за ним, всматривающихся в него, как будто он стал… Кем? Он не знал – его способность познавать, анализировать, оценивать не предполагала сейчас использование метафор и аллегорий.

      Люди, что хмуро смотрели на него, не улыбнулись, приветствуя его возвращение в Жизнь, они продолжали разговаривать между собой.

      – Очаговой симптоматики нет, – сказал бас.

      – А глаз? А носогубная складка? – с сомнением в голосе, отозвался тот, чей голос был повыше.

      – Нет, не думаю – отек мягких тканей.

      – Отек? Ха!

      Ни один из говоривших не отступал от своей точки зрения, сомневающийся – сомневался, настаивающий – был безапелляционен.

      – Пора бы и разрешиться. Обычному банальному отеку, говорю. Две недели ведь прошло.

      – Ну и что? Подумаешь! Две недели! Срок? Он лежит, не ссыт, не жрет. Пульс – сорок восемь ударов в минуту. Вся физиология замедлилась. Этот парень, как змея, как медведь в спячке. Вот отеки и держатся.

      – Хорошо. Ушиб головного мозга.

      – Тяжелый, тяжелый, – перебил второго первый.

      – Ушиб головного мозга тяжелой степени без очаговой симптоматики. Так и запишем? А так – бывает?

      – Бывает! Все, старина, бывает! – раздраженно отозвался первый. – А, в общем-ка, пригласи невропатолога! Чтобы диагноз сформулировал. Чтобы потом нейрохирурги не смеялись. Хорошо?

      – Конечно. Вызову. Обязательно. Я сам об этом думал. Ждал вот только, пока в себя придет. И надо же – две недели без сознания, и очнулся!

      – Да-а.

      – Ага-а.

      Круг разговора замкнулся, но тут же, разорвав завершенное кольцо, вышел на новую спираль: – Трахеостому следует закрыть. Пусть дышит сам. Нос сломан, значит, через рот. Теперь, когда он пришел в сознание, язык западать не будет. Правильно?

      – Точно!