Предатель выбирает один раз. Саша Фишер

было много сложнее. Заключая брак, верванты не меняли фамилию, ребенок же причислялся к той семье, чьему индексу идеала он более соответствовал. Поэтому некоторые верванты предпочитали заключать браки с обычными людьми. Мотивируя это тем, что высшему свету нужна свежая кровь, которую замкнутое вервантское общество обеспечить уже не в состоянии. Это было очень логично, кроме того, позволяло не делиться наследниками – нельзя же было предсказать, на кого из родителей будут похожи дети, и чей индекс идеала окажется сильнее. Это и пытались доказать сторонники свободных браков, пытаясь внушить упертым консерваторам в вопросах семьи и брака выигрышность своей позиции. Философствующие пессимисты даже вели осторожные разговоры о вырождении. Но пока получалось не очень хорошо, и браки с верштагами, фрайхерами и эдлерами среди истеблишмента Вейсланда все равно продолжали считаться чем-то неприличным. На фоне этого снобизма, предприимчивость Бригит смотрелась прямо-таки верхом свободомыслия и практичности. Тогда как Сигард придерживался противоположной позиции. И появление Шпатца воспринял не как дар судьбы и возможность возвращения фамилии былого величия когда-то в будущем, а как досадную помеху, проблему и одни сплошные неприятности для него, Сигарда, целых несколько дней бывшего единственным Фогельзангом мужского пола с хоть сколько-нибудь достойным индексом идеала. И тут появляется Шпатц, о существовании которого Сигард не знал до самого момента его прибытия.

      – О, простите, герр Сигард, танцую я чуть лучше, чем разговариваю, просто утро не самое подходящее время для танцев, – Шпатц промокнул губы салфеткой и кивнул слуге. Тот бесшумно подошел, чтобы забрать тарелку, но когда он наклонялся, Шпатц услышал почти неразличимое фырканье. Значит именно этот слуга вчера подавал напитки на приеме.

      – Ты, кажется, услышал что-то смешное, Уве? – в голосе кузена зазвучали истерические нотки. – Я с тобой разговариваю!

      – Ничего такого, герр штамм Фогельзанг, – пролепетал слуга.

      – Оставьте его, герр Сигард, это я смеялся, – сказал Шпатц, откидываясь на спинку стула. Вчера было действительно смешно. Сигард пытался произвести впечатление на фройлян Герду во время гроссфатера, но выпил слишком много игристого, и когда ритм танца ускорился, он оступился и упал, опрокинув на себя и партнершу поднос с напитками. Никто не пострадал, кроме самолюбия герра Сигарда, его костюма и платья фройляйн Карлхоффер. Эта ситуация была не была бы такой унизительной для кузена, если бы не одно «но». За пару минут до инцидента Сигард услышал, как Шпатц отказался участвовать в гроссфатере, сославшись на то, что не очень хорошо знает это танец, и прилюдно поднял того на смех. Громко и многокрасочно описав, насколько умственно отсталым надо быть, чтобы не уметь танцевать такие простые фигуры. И пригласил фройляйн Герду.

      Теперь Сигард побледнел. Глаза его полыхали яростным гневом. Он вскочил, смахнул со стола тарелку с недоеденной булочкой и стакан. Посуда жалобно зазвенела, разлетаясь на осколки.