Я – судья. Кредит доверчивости. Татьяна Устинова

ведь не она же ему денег дала на мотоцикл, который он якобы разбил всмятку. Он многое хотел у нее спросить, но мать развернулась и ушла, так и не оторвав рук от лица…

      Амнезия…

      Какое тягучее, вязкое слово. И одновременно – колючее. Врач говорил «у тебя амнезия», и Виктору казалось, что ему сообщали – прежний Виктор умер, а кто ты – неизвестно.

      – А когда это пройдет? – рискнул он однажды спросить у врача.

      – Одному богу известно, – вздохнул пожилой доктор, и было невероятно странно, что он ссылается на творца…

      Впрочем, Виктор не хотел ничего вспоминать – наверное, в той его жизни было мало хорошего и радостного, наверное, он что-то делал не так, жил и мыслил неправильно. Виктору нравился белый лист в его голове, сердце, душе… Этот лист можно заполнять заново, начисто, не допуская ошибок.

      Так и случилось.

      Он переписал судьбу благодаря амнезии.

      Поэтому начала у этого счастливого сна не было, а значит, не могло быть и конца…

      Утром дежурная сестра сказала, что звонила какая-то девушка, интересовалась здоровьем Виктора.

      Почему она звонила медсестре?

      Почему не пришла, если это его девушка?

      Виктор категорически не помнил, с кем встречался, кого любил, и любил ли вообще… Поэтому, когда сосед по палате вышел в коридор, а потом, заглянув, подмигнул и сообщил шепотом: «Там твоя пришла», – Виктор напрягся. Какая она – эта «твоя»?

      Вдруг сердце не дрогнет, не вспомнит, останется равнодушным… Что тогда делать, как объяснять, что на «белом листе» нет места чужому имени? Да, и кстати, как же ее зовут?

      Дверь открылась… И палата словно залилась солнечным светом – несмотря на то, что за окном сумрачный день, несмотря на то, что больничный воздух пропитан страданиями…

      Он сразу узнал ее.

      И вспомнил имя – звенящее, переливающееся, как луч солнца в горном хрустале, – Анжелика. Это имя он готов был вписать в белый лист и оставить его там единственным.

      Облако медовых волос, пронзительно-голубые глаза, фарфоровая кожа и свежие пухлые губы в полуулыбке. В руках она держала связку воздушных шаров – синих, красных, желтых и белых. Они заполнили пространство под потолком, нарушив скучную геометрию комнаты веселым разнообразием…

      Эти шары Виктор тоже готов был вписать в белый лист навсегда.

      – Лика! – Он подтянулся и сел на кровати, хотя прежде не мог даже приподняться.

      Она засмеялась, выпустила шары, которые разноцветным ковром оккупировали потолок, и присела на край кровати.

      – Лежи, Вить, мне сказали, что ты скоро поправишься.

      Он схватил ее прохладную руку и прижался к белоснежной коже губами. Почему-то это ее смутило – щеки зарделись, глаза потемнели и из пронзительно-голубых стали синими…

      – Вить, тебе нельзя волноваться…

      – Я так ждал тебя, так ждал…

      Еще минуту назад он никого не ждал, а теперь был уверен, что умер бы без этих глаз, этих тонких рук и разноцветных шаров…

      Она мягко отобрала свою ладонь и