Трио неизвестности. Вадим Панов

шь, смотришь на невероятный пейзаж и понимаешь, что надежды нет.

      Никакой.

      И ты чувствуешь себя почти мёртвым. А потом слышишь, как твой старший помощник спрашивает у астролога, знает ли тот, где они оказались. Астролог отвечает, что нет, и тогда старший помощник, человек, с которым ты прошёл половину Герметикона, который не раз и не два доказывал свою храбрость, человек, в котором ты ни разу не усомнился и которого считал другом, твой старший помощник достаёт пистолет и стреляет себе в голову.

      А ты даже не оборачиваешься.

      Потому что только что вышел из такого шторма, по сравнению с которым придуманный галанитами ад покажется муниципальным парком для воскресных прогулок. Ты не оборачиваешься, потому что медленно, очень медленно осознаёшь, что едва не погиб. Что чудом избежал смерти – настоящей, которая навсегда, и это осознание придавливает так сильно, что хочется махнуть стакан бедовки. Залпом. И ещё – очень хочется сесть и заплакать, впервые за многие годы – сесть и заплакать, слезами выдавить из себя напряжение и страх. Но ты не можешь. Ты здесь главный, и если цепари почуют слабость – вам точно не выбраться. Цепари должны тебе верить.

      Цепари должны верить в тебя.

      И вот теперь ты оборачиваешься. Бросаешь равнодушный взгляд на труп старшего помощника, щелчком сбиваешь со штурвала окровавленный кусочек кости и взглядом заставляешь рулевого вернуться на пост. Астролог вызывает уборщиков. Ты смотришь в потухшие глаза цепарей, видишь в них обречённость и прикидываешь: как скоро на борту вспыхнет бунт? Бесцельный и бессмысленный – от страха. От того, что слетят запреты. И в этом бунте погибнут все, но главное – остатки надежды.

      Ты понимаешь, что бунт будет, но не показываешь виду, говоришь, что на планете могут быть сильные ветры, и приказываешь укрыться в гигантском кратере. Цеппель неспешно – потому что не может быстро – опускается к подножию колоссально высокого, почти отвесного внутреннего склона и приземляется, потому что нужно вывести цепарей на твёрдую почву, дать подышать и успокоиться. Ты тоже выходишь – после шторма Пустоты это необходимо, – с удовольствием прогуливаешься, дыша полной грудью, кашляешь, возможно, от непривычного воздуха, и неожиданно понимаешь, что прямо перед тобой на поверхность выходит знакомая порода. Очень редкая порода. Настолько редкая, что во всём Герметиконе существует один-единственный рудник, в котором эту породу разрабатывают в промышленных масштабах. А ты видишь её под своими ногами.

      И напрочь теряешь спокойствие.

      Ты кричишь, чтобы принесли лопату, и начинаешь копать, не обращая внимания на удивлённые взгляды. А когда цепари собираются вокруг – изумлённые, растерянные, напуганные, готовые к бунту, злые, – ты поднимаешь над головой обломок породы и кричишь.

      Ты кричишь:

      – Герметикон у наших ног! – И смеёшься. – Мир будет принадлежать нам!

      И цепари – изумлённые, растерянные, напуганные, готовые к бунту, злые – тебе верят.

      Глава 1

      в которой заканчивается то, что началось на Мартине, Кира теряет старого друга, кажется, обретает нового и любуется необыкновенным зрелищем, Шилов принимает командование, Жакомо остаётся верным долгу, Магистр чувствует себя опозоренным, а Помпилио дер Даген Тур собирается сделать неожиданный шаг

      – Мессер, я вижу звёзды!

      Слабый голос алхимика прозвучал настолько неожиданно, что на него не сразу обратили внимание. Тем более цеппель изрядно тряхнуло прощальным «пинком Пустоты», вперёдсмотрящий покатился по полу, рулевой удержался, вцепившись в штурвал, а Помпилио и капитан Дорофеев спаслись лишь тем, что находились в креслах. Удержались… и через мгновение поняли, что дело не только в «пинке».

      – Мы падаем? – поднял брови Помпилио.

      – Мы теряем высоту, мессер! – подтвердил рулевой.

      «Пытливый амуш» действительно шёл вниз, несмотря на то что в сражении не получил повреждений.

      – Бедокур, что происходит?! – прорычал в переговорную трубу вскочивший на ноги Дорофеев.

      – Я стараюсь, капитан! – ответил шифбетрибсмейстер. – Сбрасываю балласт.

      Движение вниз заметно замедлилось. На мгновение на мостике установилась тишина, в которой отчётливо прозвучал голос Квадриги:

      – Я вижу звёзды…

      И это – наконец-то услышанное – сообщение вызвало у капитана логичный вопрос:

      – Галилей, где мы находимся?! – который он задал машинально.

      – Базза, не время! – поморщился Помпилио, также поднимаясь с кресла.

      – Да, мессер! – опомнился Дорофеев. И распорядился: – Малый вперёд!

      – Ваш кофе, мессер, – невозмутимо произнёс поднявшийся на мостик Теодор.

      И отступил к стене, увидев, что хозяин отрицательно мотнул головой. Некогда. Дер Даген Тур принял у радиста микрофон и громко произнёс:

      – Капитанам доложить обстановку!

      «Пытливый амуш» вошёл в Пустоту через «окно перехода» противника – гигантского цеппеля