Убийца сновидений. Андрей Дашков

с обликом своего обладателя. Макс не успел разглядеть рельефный символ на крышке, которая откинулась с едва слышным щелчком. Внутри портсигара не было ничего, кроме двух маленьких (слитков? доз?) кусочков субстанции, похожей на янтарь с золотистыми вкраплениями. Но не янтарь, Голиков мог бы поклясться в этом.

      Старик взял один из кусочков грязными пальцами, а вернее, черными ногтями, и медленно положил себе в рот. В его демонстративной манере было что-то от фокусника, ушедшего на покой. Он словно говорил: «Мне плевать, веришь ли ты в чудеса. Но если не веришь – пеняй на себя».

      – Сколько это стоит? – Максим протянул руку в направлении книги Чинского, но так осторожно, чтобы вопрос можно было в случае чего (а чего, собственно?) отнести и к любой другой из лежавших по соседству. Довольно дешевая уловка, да и осторожность уже стала излишней.

      Бороду бродяги прорезала беззубая ухмылка. Впадина рта была похожа на незаживающую рану. На языке дохлой медузой растеклось тающее янтарное вещество. Тем не менее слова, произнесенные очень тихо, прозвучали вполне отчетливо:

      – Тебе придется присмотреть за этим псом.

      Почему-то Макса это совсем не удивило. Он только отметил про себя, что бродяга не назвал пса своим. Он сказал «за этим псом», словно старый бультерьер никому не принадлежал.

      Сделка состоялась, прежде чем Макс осознал, что на самом деле происходит. Старик с трудом разогнулся и заковылял прочь, оставив на земле пожелтевшую газету и прочее барахло. Пес даже не поднял голову, чтобы посмотреть ему вслед.

      С некоторым запозданием Голиков вышел из ступора.

      – Эй, как его зовут? – спросил он у бродяги, чья перекошенная фигура уже находилась от него в десятке метров и… черт возьми, местами сделалась полупрозрачной.

      – Ты знаешь, – пришел ответ. Возможно, бродяга проронил эти слова, не обернувшись. И сгинул там, откуда явился.

      Попросту говоря, исчез.

      Голиков взял книгу Чинского и поспешно сунул ее в карман. Торговцы, находившиеся поблизости, поглядывали на него с подозрением. Могли ли они помешать ему? Вряд ли. Разве что задержать ненадолго. Однако и это было ни к чему. Макс испытывал острую потребность поскорее оказаться подальше отсюда и, главное, ото всех. Остаться наедине с тайной. Но теперь он был не один.

      Бультерьер сделал попытку подняться на лапы, будто услышал безмолвную команду. Глядя на мучения пса, многие наверняка решили бы, что гуманнее его прикончить. Так и сам Макс когда-то понимал сострадание, но с некоторых пор думал иначе. То, что Клейн давным-давно сказал о союзниках, хранилось в его памяти в замороженном, не тронутом временем и не испорченном лошадиными дозами нейролептиков виде: «Не знать о союзниках – большой недостаток, но не откликнуться на просьбу о помощи – настоящий, смертельный грех».

      Поэтому он взял пса на руки. Тот был легче, чем на первый, да и на последний взгляд. Сказать, что от него несло псиной, значит ничего не сказать. Вонь сбивала дыхание, но очень скоро