Пустые комнаты. Алекс Палвин

развернулся ко мне, волосы упали на бледное лицо. Он был в черной футболке и спортивных брюках.

      – Где он? – спросил он тихо.

      – Не знаю, о чем ты. Вообще-то я по старинке «душу гуся»…

      – Нож. Где он?

      Секунду я таращился на него, потом закинул голову и расхохотался. Ничего не мог с собой поделать.

      – Ты забрал его, помнишь? Сунул в ножны на щиколотке. Свой чертов нож. Тебе что-то приснилось? Может, что я собираюсь перерезать тебе горло, пока ты во власти Морфея? Ты, гребаный псих. Во-первых, я еще не настолько выжил из ума. Во-вторых, для тебя, Холт, клянусь, я выберу что-нибудь повнушительнее лезвия шириной в полтора дюйма.

      Говард таращился на меня. Казалось, его глаза сжигают кислород в комнате.

      – Ты не доверяешь мне, – сказал я.

      – Я никому не доверяю. Особенно тебе.

      Все еще настолько уставший, что готов был заснуть на битом стекле, я поднял спальник, бросил матрас обратно… и резко выпрямился, чувствуя холод, разливающийся в груди.

      Звук поднимался из леса, разносясь под звездами, пока не стало казаться, что пол под ногами вибрирует. Когда он медленно угас, упала такая тишина, что можно было услышать, как каждый волосок на моем теле встает по стойке «смирно».

      – Что за чертовщина? – пробормотал я, потянувшись к лампе.

      Старый юпер был прав. Что бы ни издавало звук такой мощи, оно было большим. Я представил нечто мохнатое, продирающееся сквозь подлесок. И вряд ли оно носит ботинки четырнадцатого размера. А если бы оно объявилось, пока я торчал в палатке? Разрядить пистолет ему в лицо? Пальнуть сигнальным патроном в глаза?

      Говард выключил фонарик и прошмыгнул к окну, бесшумно ступая босыми ногами.

      – Не зажигай света, – предупредил он.

      – Почему?

      Звук снова начал набирать силу. На этот раз он прозвучал ближе. Интересно, если бы вокруг дома были датчики движения, они бы уже сработали? Я почти захотел оказаться в подвале, за дверью, обитой железом, с ружьем в обнимку.

      Усилившись до вопля, пронзающего барабанные перепонки, звук опять сошел на нет, теперь доносясь слабеющим эхом.

      Прилив-отлив.

      Бездонная темнота за окном, казалось, пульсирует. Ни с того ни с сего я представил крест церкви Хорслейка, белеющий в темноте.

      – Что это кричит? – Я говорил хриплым напряженным голосом.

      – Зовет. Это зов о помощи. Но не на каждый зов о помощи следует отзываться. – Говард не отрывал от леса глаз – горящих так, будто у него температура, скорее всего, просто отразивших толику звездного света. – Может, это пума.

      – Но это не пума.

      – Да, пожалуй.

      Звук не повторился. В тишине прокричала сова. Я забрался в спальник и отвернулся к стене; слышал, как Холт идет к двери, но не то, как она закрылась. Утром я скажу себе, что все это мне приснилось. Так я и сделал.

      24

      Вытирая кисть тряпкой, я смотрел на картину, беззвучно шевеля губами. Слепящее зимнее солнце, бесцветное небо, сухие стебли, пучки жухлой прошлогодней травы и холм – холодного белого цвета,