Первая любовь, последнее помазание. Иэн Макьюэн

гадала, и карты были разбросаны по всему полу.

      – Сумеет ли он узнать схему улиц Вальпараисо из своих карт? – спросил я.

      – Не прикидывайся дурачком, – ответила она.

      – Подскажут ли они ему, как легче всего открыть прачечную, или приготовить омлет, или собрать аппарат искусственной почки?

      – До чего же ты скудоумный, – посетовала она. – Такой недалекий, такой предсказуемый.

      – Сможет ли он, – настаивал я, – сказать мне, кто такой М. и почему…

      – Все эти вещи не имеют значения! – закричала она. – Они не важны.

      – Но это тоже познания. Разве у него будет к ним доступ?

      Она задумалась.

      – Да, будет.

      Я улыбнулся и промолчал.

      – Что тут смешного? – сказала она.

      Я пожал плечами, а она начала злиться. Ей хотелось продолжать спор.

      – Зачем ты задавал все эти бессмысленные вопросы?

      Я снова пожал плечами:

      – Просто хотел уточнить, что ты имела в виду, говоря о любых познаниях.

      Мейси стукнула кулаком по столу и завопила:

      – Будь ты проклят! Почему ты все время меня подлавливаешь? Почему никогда не принимаешь всерьез?

      И здесь мы оба поняли, что уткнулись в тупик, который был конечным пунктом всех наших разговоров, и воцарилось обиженное молчание.

      Работа над дневниками не может продолжаться, покуда мне не удастся раскрыть тайну, окутывающую М. На протяжении пятнадцати лет он то и дело является к обеду, щедро снабжая моего прадеда сведениями для его гипотез, а затем просто исчезает со страниц дневника. Во вторник, 6 декабря, прадед пригласил М. отобедать в будущую субботу, и, хотя М. пришел, в записях того дня прадед просто отмечает: «М. к обеду». Во все остальные дни их беседы за трапезой воспроизводятся подробнейшим образом. М. обедал и в понедельник, 5 декабря, и разговор тогда шел о геометрии. Все последующие записи до конца недели посвящены этому предмету. Нет и намека на враждебность. К тому же прадед нуждался в М. М. снабжал его сведениями, М. был в курсе дел, он прекрасно знал Лондон и не раз наведывался в Европу. Он глубоко разбирался в социализме и Дарвине, был знаком с одним из участников движения «Свободной любви», приятелем Джеймса Хинтона[1]. М. был человеком света в том смысле, в каком прадед, лишь однажды решившийся покинуть пределы Мелтон-Моубрея для путешествия в Ноттингем, таковым не был. Даже в юности прадед предпочитал строить свои гипотезы, не отходя от камина; ему вполне хватало сведений, которыми снабжал его М. Например, как-то вечером в июне 1884 года М., полный свежих впечатлений от Лондона, нарисовал прадеду картину того, как улицы города загажены и буквально устланы конским дерьмом. На той же неделе прадеду случилось читать трактат Мальтуса[2] под названием «Опыт о законе народонаселения». В тот вечер он сделал в дневнике взволнованную запись о статье, которую задумал написать и издать. Она должна была называться «De Stercore Equorum». Статья так и не увидела свет, а возможно, даже не была написана, но подробные наброски к ней встречаются в дневниковых

1

Джеймс Хинтон (1822–1875) – знаменитый ушной хирург, автор многочисленных работ по медицине и социально-нравственным проблемам своего времени. (Здесь и далее прим. перев.)

2

Томас Мальтус (1766–1834) – английский священник и ученый, демограф и экономист, автор теории, согласно которой неконтролируемый рост народонаселения должен привести к голоду на Земле.