Сковородка судного дня. Татьяна Коростышевская

Точно из Домании этот пан к нам пожаловал. Вон носище какой. Или не пан?..»

      – По масти – да, – не спорил назвавшийся Мареом, – так то снаружи. А внутри – свой, местный.

      – А к нам чего? На трактах не подают?

      – Пани несусветное что-то бормочет. – Рышард решил вернуть себе главное место в разговоре. – Где это видано, чтоб здоровые да молодые побирались? Работник это, наниматься пришел.

      – Точно! – обрадовался Марек. – У кого в Лимбурге дочки пригожие, к тому и наймусь.

      На улице уже собирался народ, потому что, хотя зной никуда и не делся, причина покинуть жилища появилась. Событие! Шум, гам, болтовня. Франчишка, мясникова дочка, успела даже домой сбегать, переодеться, чтоб товар, так сказать, лицом представить. У Марека-балагура каждой девице и пани ласковый взгляд нашелся да пара-тройка жарких словечек. Петрик, подручный мельника, даже сплюнул от злобы:

      – Видали мы таких работников, с ручонками холеными.

      Над Петриком посмеялись: все знали, что он к Франчишке женихается, только ради него панна Богуславова отчего-то монист драгоценных на шею не цепляла.

      Сам Богуслав, мясник, дернул дочурку за руку, шикнул, чтоб не позорилась, и сказал рассудительно:

      – Никогда такого не было, чтоб работник себе хозяев выбирал. И теперь не будет. А ежели пришлый пан наших девок портить надумает…

      Он многозначительно замолчал. Марек посмотрел на мясницкий тесак в руках почтенного горожанина и интерес к разговору потерял, его черные глаза скользнули вдоль улицы Княжей, поднялись к холмам:

      – Замок у вас какой замечательный.

      – Замечательный, – согласился пан Рышард, – только не замок, дом. Бургомистровы палаты.

      – Ежели пан Марек, – пискнула Франчишка, – желает в Лимбурге задержаться, ему обязательно надо в канцелярии у бургомистра бумагу подписать.

      – С этого и надо начинать, – поддержали в толпе, стали наперебой советовать, как и что вельможной панне Ясне сказать, чтобы она документы выправила.

      Пришлый кивал, улыбался, даже не пытаясь запомнить разнообразные важные сведения. Старая Агнешка зычно прокричала:

      – Остыньте, добрые люди. Или у вас вся работа по хозяйству переделана? Или не стынет обед на ваших кухнях? – И обратилась к Мареку уже потише. – Ко мне, хлопчик, ступай; пока суд да дело, поможешь по мелочи старухе, а я тебе закуток какой для ночевки отведу. Расходитесь, добрые люди, вечером наш гость, по обычаю, с вами пару кружек пива опрокинет, колбасками закусит, тогда и поговорите.

      Спасенный от народного внимания Марек вошел в дом Агнешки, вежливо поклонился, сложив перед грудью руки:

      – Спасибо, вельможная пани. Только колбасок я не ем.

      Старуха вернула поклон и сдернула накидку с парадного гостевого кресла в гостиной, сама опустилась в хозяйское:

      – Смерть моя близко, потому врать не смей.

      Марек осматривал чистенькую обстановку, но при этих словах подобрался, уставился на Агнешку глазами-сливами:

      – Что в моей истории