Трава. Владимир Степанов

На сопку опускались сумерки, и дома посёлка зажигали огни.

      Два мужика, поплевав в ладони, аккуратно взялись за концы палки и осторожно понесли обессиленного Гималайского в горку, к дому бригадира рыбацкой артели Мыколы Поросюка. Кобель устало плёлся за страшным чудищем, не понимая, почему мужики его так бережно несут, не убегают и совсем перестали бояться. А он плёлся сторожить его и всё ещё боялся.

      IV

      Эльбрус открыл глаза. Первое, что услышал он, это женский, глуховатый, прокуренный голос с раздражительными нотами, которые в любой момент из Ля, Си и всяких там бемолей, могли сорваться в самый нижний ряд отборной, ядрёной матерщины. Похоже, она сдерживалась из последних сил, чтобы не пройтись по всему ряду.

      – Граай гаамму, гаадына нэ послушна! Скильки тэбе вторыть буду, учэнь говняный! Увесь в батьку, бесталачь, негидник соплявый! – послышался шлепок подзатыльника, и пианино начало издавать нудную и однообразную музыкальную азбуку.

      «Я в доме Поросюков, у Мыколы! А это его жена, старается не разбудить меня, видно достал её Пашка – эту добрую Ганну Остаповну, которая сейчас занимается со своим двенадцатилетним оболтусом», – всё тело сковывала тянущая, непрекращающаяся боль. В голове шумел морской прибой, но всё окружающее воспринималось отчётливо и ясно.

      Вскоре в комнату вошла с приятным лицом и сама хозяйка, Ганна Остаповна, поселковый фельдшер. Улыбаясь и поздоровавшись, жестами полных рук дала знать, чтобы больной не разговаривал, берёг силы и соблюдал полный покой. Сама же принялась за процедуру массажа от ног до головы со втиранием и растиранием, погонять кровушку застоялую по всему организму. А потом был завтрак и полный покой в тишине маленькой, уютно обставленной комнатки, где можно было не спеша подумать и поразмыслить, как жить дальше и что делать?

      Первое, что приходило в голову – плюнуть на всё, бросить затеянное дело и поскорее податься на родину, на Псковщину. Встретиться со своею несравненной Ынне, которая ждёт его и жениться на ней, о которой помнил всегда, и там в лагере, и здесь на свободе. Но этот первый порыв желания он отогнал тут же – не в его характере было вырваться из капкана и бежать куда подальше, пятками сверкая.

      Эльбрус лежал на спине расслабившись и не торопил ход наплывающих мыслей. Надо было любой ценой разобраться с этим знаком-наколкой, которая недавно появилась на правом плече Шамана. Точно такую татуировку он видел год назад на зоне у китайца, с которым сошёлся Шаман. Почему точь-в-точь такую же Шаман сделал уже на свободе? Это неспроста, здесь какая-то тайна.

      «Никуда не уеду, пока не доковыряюсь! А если доковыряюсь, то это будет не простое зёрнышко, а золотое!». Всё нутро подсказывало: Шаман с китайцем не потерялись после отсидки, они держат связь. «Остаюсь! Надо остаться! Столько времени потеряно и уехать ни с чем? Ну нет! Не выйдет у тебя, Шаман, просто так со мной расстаться!»

      Не дававшая покоя