Женщина – не мужчина. Итаф Рам

голова опущена, взгляд устремлен на красный турецкий ковер. Исра поневоле засмотрелась на орнамент. Спиральки и завитушки, все одинаково закрученные, непрерывно следующие одна за другой. Исра отвела глаза. Очень хотелось украдкой взглянуть на молодого человека, но она чувствовала, что Якуб смотрит на нее, почти слышала его голос: «Порядочная девушка на мужчин не пялится!»

      Не поднимая глаз, Исра все же скользнула взглядом по полу. И приметила носки молодого человека – серо-розовая клеточка, поверху белая стежка. На улицах Бирзейта она никогда ничего подобного не видела. По спине побежали мурашки.

      Облака пара поднимались от подноса, скрывая лицо Исры, и она проворно обошла комнату, подавая чай мужчинам. Затем направилась к матери жениха. Темно-синий хиджаб у нее был повязан совсем небрежно – едва прикрывал крашенные хной волосы. Исра никогда не видела, чтобы мусульманка так носила хиджаб в реальной жизни. Подобное могло быть в черно-белых египетских фильмах, которые она смотрела с мамой, или в ливанских музыкальных клипах, где женщины отплясывали в откровенных нарядах, даже на какой-нибудь иллюстрации к любимой книге Исры «Тысяча и одна ночь» – сборнику средневековых сказок народов Ближнего Востока. Но в Бирзейте – никогда.

      Чуть наклонившись вперед, Исра заметила, что мать жениха изучает ее. Мать жениха была полная, сутулая, на губах – кривая усмешка, темные миндалевидные глаза чуть прищурены. Судя по выражению ее лица, наружность Исры не очень-то пришлась ей по вкусу. Да что там, мама тоже частенько сетовала, что Исра – девица неказистая: лицо бледное, будто мукой обсыпанное, глаза черные как угли. Единственным ее украшением были волосы – длинные и темные, как Нил. Только вот под хиджабом они никому не видны. Да и какая разница, подумала Исра. Серая мышка – она и есть серая мышка.

      Эта мысль и стала последней каплей. Стоя перед матерью жениха, Исра почувствовала, как задрожала верхняя губа. Вцепившись в поднос, она сделала шаг к этой чужой женщине. Она ощущала, что Якуб не сводит с нее глаз, слышала, как он кашлянул, видела, как мама впилась пальцами в собственные бедра. Но все равно наклонилась к гостье – фарфоровая чашечка дрожала в руке – и спросила:

      – Не желаете ли кофе?

      Но это не сработало. Американцы, похоже, даже не заметили, что она подала кофе первым. Жених вскоре попросил ее руки, Якуб тут же согласился, и Исра в жизни не видела на отцовском лице такой широкой улыбки.

      – Ты каким местом думала? Предложить кофе первым! – кричала мама, когда гости ушли и они с Исрой, вернувшись на кухню, снова встали к плите. – Ты не девочка уже – почти восемнадцать стукнуло! Всю жизнь хочешь просидеть при моей юбке?

      – Я переволновалась, – пробормотала Исра, надеясь, что ей не достанется от Якуба. – Это случайно вышло.

      – Ну конечно, случайно! – Мама сорвала тобу со своего худого тела. – Как в тот раз, когда ты сыпанула соли в чай Умм Али, потому что она сказала, что ты тощая, как фонарный столб!

      – Это правда