Лиза готова на все. Крис Манби

раньше я просто мечтала в нем пожить. Студентками, питаясь сомнительными котлетами и картошкой в мундире, купленными в фургончике, который был припаркован у ворот колледжа, мы с Мэри часто прижимались носом к окну ресторана «Рэндолф» и представляли, каково это – сидеть там, внутри. Я была родом из маленького городка, и даже вид тучного мужчины в смокинге, которого рвало прямо на собственные ботинки, в то время как официанты проплывали мимо него с самым невозмутимым видом, не избавил меня от иллюзии, что «Рэндолф» является вершиной роскошного и изысканного образа жизни. Вот разбогатею, думала я, и буду останавливаться в «Рэндолфе». Прошло десять лет, а я так и не разбогатела. В отличие от Мэри.

      Мэри заказала для меня шикарный двухместный номер, тогда она еще думала, что мы приедем с Ричардом. Когда подруга впервые объявила, где мы проведем ночь перед свадьбой, я, помню, тут же стала планировать, как сама проведу это время с Ричардом. Новое белье. Ванна с пузырьками. Шампанское. Ночь в непривычной обстановке, подальше от квартирки на Тафнелл-парк, вернет романтику нашим отношениям, решила я, не задумываясь особо, а почему, собственно, ее надо возвращать.

      Однако, узнав, что двухместная кровать мне в ближайшее время не понадобится, Мэри решила сэкономить, и в результате мне достался крошечный одноместный номер с видом на парковку. Вот вам и романтика, и ванна с пузырьками! В моей нынешней ванне места хватило бы только одному. Я все же решила ее набрать и, глядя на воду, вдруг представила себя лежащей с перерезанными запястьями в постепенно алеющей воде.

      Что бы я ни сделала, я только испорчу Мэри свадьбу. Вопрос только в том, что хуже – исчезнуть, покончить с собой или просто отравить счастливую атмосферу, присутствуя на мучительной церемонии с несчастным лицом, едва сдерживая слезы?

      – Мэри, я не могу, – сказала я в очередной раз.

      Подруга сидела, опустив руки в чашку с теплым оливковым маслом. Это было придумано специально, чтобы кожа стала мягкой и прозрачной, и, когда будут делать фотографии обмена кольцами, невероятная нежность ее рук запечатлится навсегда.

      – Я не могу быть на свадьбе, – продолжала я. – Я знаю, что только все испорчу.

      – Ты все испортишь, если не придешь, – отрезала она.

      – Я проплачу всю церемонию.

      – Все подумают, что ты плачешь от счастья.

      – Нет, не подумают. Это совсем разные слезы. Я не умею притворяться.

      – Ты целый год училась на актрису, – раздраженно бросила Мэри. – Вот и сыграй!

      Но разве есть актриса, которая смогла бы улыбаться весь день, мечтая только о том, чтобы упасть на каменный пол часовни и молить Бога поразить ее громом и молнией? У меня не будет перерывов между дублями, когда камеры выключаются и можно уйти в свой обустроенный вагончик, погрузиться в джакузи и выплакаться.

      Слова Ричарда о разрыве были как пуля, застрявшая в груди. Я не умерла, но рана болела, и каждый вдох давался с таким трудом, словно был последним. Холод нашего разрыва затоплял меня постепенно, как жидкость наполняет легкие.