Голова рукотворная. Светлана Волкова

Неужели он потерял свой дар – ту необъяснимую связь между миром, который нащупывают пальцы, и возможностью точно передать его на бумаге?

      – Чего молчишь? – спросил Александр.

      Она не решалась сказать ему правду.

      – Тебе не нравится? – настаивал он.

      – Нет, милый, нравится. Просто я на портрете… какая-то грустная.

      – Мы это исправим. – Он перевернул лист на другую сторону и поставил на нём точку. Затем потянулся к лицу Раисы. Она чуть отклонилась в сторону.

      – Постой. Зачем ты трогаешь меня? Ты же всегда писал меня по памяти?

      Александр промолчал, потом засмеялся:

      – Верно. Я нарисую по памяти.

      Она осторожно взглянула, как его рука скользит карандашом по ватману. На портрете штрих за штрихом медленно проявлялось лицо – другое, не такое, как на первом. Но вновь не её.

      Его невидящие глаза смотрели сквозь Раису, словно её и не было в комнате. «Меня нет для него, – снова подумала она. – Он позабыл меня. Позабыл».

      – Я пририсовал тебе улыбку, – сказал Александр, ставя портрет на стул возле кровати. – Ну что, теперь ты не грустная?

      С ватмана смотрело чужое улыбающееся лицо.

      – Да, Сашенька, теперь всё в порядке.

      Но на следующий день пришли гости, и всё та же стерва-поэтесса лукаво спросила:

      – А кто это на портрете? Новенькая?

      Александр помрачнел.

      А вечером снова ударил Раису. За ложь.

      Она долго плакала, потом убедила себя, что виновата сама. И простила его.

      С тех пор всё в их жизни пошло по-другому. На смену лёгкости божественного дара пришёл страх.

      Поначалу страх был маленьким пугливым зверьком. Он поселился в голове Александра, свил там норку и лишь изредка показывался наружу. Но через год страх окреп, набрался сил, выпрямился в полный рост и превратился в монстра, влив в вены кипящую желчь вместо крови, съев мозг.

      Сперва Александр боялся, что рисунок не выйдет таким же талантливым, как все уже созданные им. Наступал хлопотный закат перестройки, Советский Союз ещё был жив, но рыночные отношения нового фасона уже существовали в открытую. За заказы в издательстве нужно было бороться. В какой-то момент редактор заявил ему по телефону, что, если он ещё раз сдаст такую же халтуру, больше работы не получит. Александр начал бояться чистого листа. Тогда Раиса подходила к нему, брала его руку в свою и ставила на листе точку. И он мог двигаться дальше. Рисунок рождался медленно, тяжело, как неумелая молитва, слова которой не выучил, а только знаешь примерный их смысл. А итог получался совершенно не таким, какой жил в голове художника. Создавая картинки к уже готовым сюжетам, что он делал сотни раз, Александр всё чаще ошибался, а у Раисы сжималось сердце при виде корявых персонажей с руками разной длинны и носами, сдвинутыми на лоб или ухо.

      Она не решалась ему об этом сказать, но «добрые люди» сделали это за неё.

      Раиса устроилась работать фасовщицей в магазин, ведь надо было на что-то жить. Однажды, вернувшись