Фаина Федоровна. Ирина Степановская

я училась, и с кое с кем из знакомых, с которыми общалась, я как раз наблюдала некоторые яркие примеры отсутствия справедливости, но вера в победу разума и совершенства, как вера в победу «гармоничного» человека над моральным уродством, была во мне сильна. Одновременно, правда, с лозунгами о гармоничном человеке существовали обкомовские дома за высокими заборами, какие-то закрытые базы, про которые часто и со значением говорили разные люди, поступления в институт и на работу « по блату» и по звонку, но…

      Теперь я понимаю, что параллельный мир был для немалого количества людей вполне осязаем. Но отсутствие жизненного опыта заменяло мне страх. Меня нелегко было испугать.

      Я ответила серьёзно, без тени кокетства, без улыбки.

      –У меня записаны почти тридцать человек больных. Я не могу заставить их ждать из соображений гуманности.

      –Из соображений чего?– переспросил он.

      Наверное, он решил, что мои «соображения гуманности» это ответ на его «менструацию».

      –Если я не приду на приём, больные напишут на меня жалобу.

      Ему надоело разговаривать со мной. Он отвернулся и пошёл контролировать раздачу мешков, в которые нужно было собирать листья.

      –Но Николай Иванович! – побежала я следом. -Я не могу собирать этот сор, когда меня ждут больные!

      Он даже не повернул в мою сторону голову. Все, кто стоял неподалёку с неудовольствием смотрели на меня.

      Я двинулась к подъезду поликлиники.

      –Ольга Леонардовна! – закричала мне вслед заведующая. -Вернитесь на место, иначе вместо рабочего дня я запишу вам прогул!

      –Меня в институте учили больных лечить, а не ветки собирать, – сказала я внятно и вошла внутрь. Фаина Фёдоровна смотрела мне вслед. Я шла по неосвещённому коридору своего отсека и машинально поворачивала выключатели. За мной поочередно загорались вытянутые прямоугольники неоновых ламп, будто сзади у меня оставалось всё светло и ясно, а впереди была дрожащая темень. Внутри у меня всё тряслось, но я не боялась. Когда чувствуешь себя правым – почему-то не боишься. В самом конце коридора неясно виделись контуры людей. Мёртвые души в день сбора веточного корма.

      Когда я дошла до моего отсека, кое-кто из больных, ждущих на обитых дермантином скамейках, встали.

      –Ох! А мы-то говорим, зря мы приехали.

      Молча я открывала дверь кабинета.

      –Так ведь весь город сегодня собирает. – отозвался кто-то. -Школьников и учителей с уроков сняли.

      –Я в ЖЭК прихожу вчера за квартиру платить – а у них на дверях объявление висит… Как на фронт.

      Про фронт я услышала на следующий день от заведующей поликлиникой.

      –Вы дезертировали с трудового фронта!

      Но я отметила, что если до этого дня она иногда говорила мне «ты», после моего ухода со сбора веток отношения наши утвердились, как враждебно официальные.

      Я вошла в кабинет, надела халат. Поставила на плитку чайник. Без Фаины Фёдоровны в кабинете было неуютно и пусто.

      –Кто на продувание? – Раздался