Фаина Федоровна. Ирина Степановская

ещё немного посидит вот такой вот розовый и живой, а не синюшный и мёртвый.

      –Поедешь сейчас кататься на машинке! – говорю я младенцу.

      Мать кривится и фыркает.

      –Может, всё-таки попробуете… – горячий шёпот мне в ухо.

      –Вы ещё здесь?!

      Фаина выметается в регистратуру. Малец похоже сообразил, что сейчас ему предстоит что-то необыкновенное, но ещё не понимает, что именно, и поэтому одновременно пытается накукситься и разулыбаться.

      –Всё будет хорошо! – говорю я. Голос у меня звучит фальшиво.

      –Так! -Вдруг вскакивает женщина. -Мы уходим!

      –Конечно, идите! – рычу я в полголоса. – Только если с ребёнком что-то случится – отвечать будете вы!

      Я отворачиваюсь и краем глаза вижу, что она в растерянности останавливается.

      Господи, хоть бы «Скорая» уже скорее приехала! Конечно это плохой каламбур, но до шуток ли мне сейчас?

      Что и говорить, но наружный отит, который я сейчас наблюдаю у мужчины во всей его яркой и безупречно понятной клинике, кажется мне чуть не верхом счастья для врача. Мазь я уже поставила, закрываю больное ухо ваткой. Рассказываю, как менять турунду.

      –И всё лечение? – недоверчиво спрашивает мужчина.

      –Да.

      –И таблеток не надо?

      –Не надо. Вот рецепт на мазь. Можете идти.

      Я предвкушаю, как сейчас в мой кабинет войдёт в сопровождении Фаины Фёдоровны врач со «Скорой» я подпишу ему соответствующую бумагу, он заберёт женщину с ребёнком, и они уйдут… Я проветрю кабинет после их ухода. Боже, каким прекрасным и лёгким кажется мне грядущий приём.

      –Ни бусинку удалить не можете, ни таблетки прописать, – вдруг довольно громко говорит мужчина, направляясь в коридор. – Столько времени зря тут прождал.

      Я изумлённо смотрю ему вслед. В открытую им дверь заглядывают сразу несколько взволнованных голов.

      –Следующий заходите!

      Я успеваю принять ещё двух или трёх больных. Ни «Скорой», ни Фаины всё нет, как нет. Пацан заскучал, обследовал при полном попустительстве матери на карачках весь кабинет и теперь пускает пузыри на брошенную второпях на кушетку простыню. Чтобы ему было чем заняться, я даю ему металлический почкообразный тазик и старый неврологический молоточек с резиновым наконечником. Время от времени он колотит молоточком по перевёрнутому тазику, извлекая из металла тоскливый, глухой и протяжный звук. Не знаю, как у матери, а у меня от этого звука начинает стучать в виске и замирает где-то «под ложечкой».

      Кстати, я никогда не понимала, откуда взялось, где находится и что означает это «под ложечкой». Подозреваю, что это – место в средостении, где кончается грудина и где переход области груди в область живота ничем не прикрыт. Здесь, в глубине, в недрах тела располагается «солнечное» сплетение. Как удивительно поэтичны бывают латинские термины, если они не касаются лично тебя.

      Громкие голоса в коридоре и открывается дверь. У Фаины Фёдоровны красный не только кончик носа, но и всё лицо и вся голова.

      –Вот, пожалуйста! – говорит она и пропускает впереди себя