Красная стрела и многое другое. Александр Абрамович Козлик

оба любители попариться, там и встречались раз-два в месяц, а летом, Петр Федорович приезжал к нему на дачу.

      После того, как Николай Иванович указал конкретную фамилию адвоката, следователь вынужден был сделать перерыв и вызвать Петра Федоровича. Тот быстро приехал, переговорили и решили пока никаких показаний не давать, воспользоваться ст.51 Конституции, чтобы Петр Федорович смог оценить обстановку. Затем повезли Николая Ивановича в суд. Там судья, такой же «мальчик», без всяких лишних разговоров быстро определил, арест, да и на другое рассчитывать не приходилось. Уже ночью доставили Николая Ивановича в следственный изолятор. Там поместили в камеру-одиночку, на спецблок. Николай Иванович служил во внутренних войсках, поэтому относился к «БС», т.е. «бывшим сотрудникам», хотя вообще-то должно переводиться как «безопасное содержание». Помещать его вместе с уголовниками не имели права. Этим и объяснили одиночную камеру, что кроме него, нет бывших сотрудников. Но Николай Иванович понял, что это было испытание воли. Первый день он просто лежал пластом, кушать не хотелось. В голове все вертелся вопрос: «Почему он, за что, что он такого сделал?», но ответа, не находил. В конце концов, пришел к выводу, что надо бороться, брать себя в руки и бороться, другого пути нет. И следующее утро уже началось с зарядки, тренировки. Потребовал книги и стал читать. Стало немного легче. Через день приехал Петр Федорович и рассказал, что задержали еще и сына. Хотят вменить ему оружие. Якобы, нашли какого- то свидетеля, которому сын, Лешка, хвастался оружием. Это ошеломило Николая Ивановича, удар был нанесен ниже пояса. Этого допускать никак нельзя было. Решили, что, несмотря на то, что оружие подбросили, Николай Иванович признает свою вину по хранению оружия полностью, с условием, чтобы выпустили сына, а по покушению – не признает. С этим и поехал Петр Федорович в следствие.

      Обрадовались следаки, примчался в изолятор сам Пупченко. Опять завели свою песню, мол, если оружие твое, то ведь и с такого стреляли. Николай Иванович с адвокатом потребовали проведение баллистической экспертизы по оружию и сравнению его с гильзами, найденными на месте совершения покушения. На том и остановились. В этот же вечер, к нему в камеру поместили и соседа. Бывший опер, стал жаловаться, что посадили его за то, что дал задержанному по морде. Подробно так излагал свою историю, жаловался, просил совета и сам, между тем, интересовался делом Николая Ивановича. Еще через день, еще один бывший опер появился. Стали вдвоем обрабатывать Николая Ивановича, при этом друг на друга кивают, что доверять нельзя. Как у Мюллера со Штирлицем: никому верить нельзя, только мне можно. Понял Николай Иванович, что попал в «пресс-хату», так называют камеру, где обрабатывают заключенного несколько агентов.

      Потекли тюремные будни: никто не вызывал, не интересовался, только «барабаны» на ухо шептали, но Николай Иванович особенно внимания на них не обращал,