Призрачный мир. Сборник фантастики. Олег Дивов

речей. О славе и доблестях бранных, о крепости острых мечей, о шлемах из бронзы и меди, о звоне пластинок и шпор, о том, как сражались соседи, – об этом пошел разговор.

      Пусянь возмущается глухо:

      – Мой друг, разберемся в конце…

      Тогда отвечает Джамуха с усмешкой на темном лице:

      – Сильны и могучи чжурчжени, но в яростной битве одни монголы не знают сомнений, не ведают страха они.

      Живот, словно бочка раздулся, горит от похлебки гортань – под самое утро вернулся в палатку посольства Пусянь. Но в этих бессмысленных спорах добыл информацию он.

      Услышал таинственный шорох. Подумал: «Убийца, шпион! Наверное, враг недобитый мне шлет из Китая привет», – решил полководец сердитый и выхватил свой арбалет. Раздался чудовищный выстрел! Упал чернокнижный колдун, убитый стрелой из баллисты посланник империи Сун.

      – Измена! – Пусянь догадался. – Нам в спину направили нож! Монгольский подлец собирался продать нас китайцам за грош! И вот, под прикрытием жатвы, убийцу ко мне подослал! А как же священные клятвы и дружба, что он обещал?! Я больше не жду ни минуты! Достала меня болтовня!

      В удобные туфли обутый, садится Пусянь на коня. Готовый скакать без оглядки до самых пекинских ворот. Однако бежит из палатки Джамуха и громко орет:

      – Откуда такая обида?! Зачем ты сидишь на коне?

      – Заткнись, подколодная гнида. Ты братом не можешь быть мне!

      На миг онемевший от гнева, Джамуха кричит, возмущен:

      – Потомок ходившей налево, проклятый пекинский шпион! Рожденный в смесительном браке, пропивший наследство отцов!

      – Ты сын желтоухой собаки, пожравший своих мертвецов!

      И так они долго ругались, забыв про войну и любовь, потом наконец-то расстались и больше не встретились вновь.

      Глава 2. Тайны пекинского двора

      Приятно домой возвратиться!

      Исходу чудесному рад, Пусянь приезжает в столицу, идет во дворец на доклад. В саду, что небесного краше, под шепот гаремных богинь сидел, от забот подуставший, владыка империи Цзинь. С одной из пекинских художниц неспешный ведет разговор, а дюжина юных наложниц пытается радовать взор.

      – На этом волшебном портрете я выгляжу словно живой, – с тоской император заметил (он слился навеки с тоской). – Я видел такой в мавзолее, где бывший лежит хуанди… Но кто там, в начале аллеи? Пусянь, дорогой! Проходи.

      – Владыка, монголы опасны. Их тысячи взрослых мужей…

      – Министры с тобою согласны. О прочем я знаю уже. Про быстрые точные стрелы и реки, бегущие вспять. Мой друг, ты не справился с делом. Придется тебя расстрелять. А может, – сказал император, – другим разгильдяям урок, как символ грядущей расплаты, я дам тебе тонкий шнурок?

      Пусянь, возмущенный словами, что только услышали все, стоял, окруженный цветами, в своей первозданной красе. Вернувшись домой из пустыни, такого исхода не ждал! И тут же решение принял.

      – Я жизнью своей рисковал! Ты просто подлец, человече! – воскликнул великий