КамТугеза. Игорь Озеров

свои. Все новые вожди начинают с того, что стирают старое. Совсем недавно церкви взрывали. Теперь семьдесят лет истории пытаются вытравить. Знаешь, сколько хороших картин в запасниках? А сколько вывезли за границу? То коммунисты вывозили, теперь капиталисты вывозят. В Нью-Йорке скоро будет больше нашей современной живописи, чем в Москве.

      – Это всегда было и будет. Ты же сам говоришь: кто платит, тот танцует.

      – Значит, на Западе наша история нужна, а нам нет? А как же «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам», зачем стирать старое? Знаешь где больше всего предметов культуры Древнего Египта? В Лондоне. Если так дело пойдет, то и от нас тоже скоро только пыль останется.

      – Ты сам себе ответил: если не стереть старое, не напишешь новое. Нужна чистая матрица.

      – Да как же можно стереть Шолохова и Данелия, Пименова и Коржева, Свиридова, Прокофьева, Хачатуряна? Я могу бесконечно перечислять. Да такого расцвета культуры никогда не было в истории России, а может, не было и в мировой. А чем заменить? Ничего же нет ‒ пустота. Вот и получаются не люди, а зомби с пустой башкой.

      – Я не знаю. Честно. Я не хочу об этом думать. Может быть людям важнее что‑то другое. Неужели тебе не хочется иметь много денег? – неожиданно даже для себя, вдруг спросил Родион.

      – Деньги вещь опасная. Они могут сломать систему координат любого человека. А мне мой мир очень дорог.

      – Ты, наверное, там целую вселенную спрятал? – улыбнулся Родион.

      – Ага. В моей вселенной мои друзья, с которыми я играю в футбол по четвергам на «Торпедо», где я в детстве провел больше времени, чем в школе, а по средам в моей вселенной я лабаю на гитаре в клубе бывшей картонажной фабрики с несбыточной мечтой дотянутся до Джимми Хендрикса. В моей вселенной моя работа. Когда я разворачиваю старый растрескавшийся холст и вижу мысль, которую давно забытый всеми человек пытался до нас донести… Он же на это годы жизни тратил… – Томас остановился и задумался. – Мои родители, мои предки ‒ вот моя вселенная. А деньги могут все это вмиг разрушить.

      – Я понял. Все это очень серьезно. Давай о чем‑нибудь другом. Главное, что сейчас у всех есть шанс.

      Томас так увлекся разговором, который видимо для него был очень важен, что налил вино только в свой стакан и выпил один.

      – Не путай шанс с морковкой на палке перед осликом, – сказал он, вытерев губы тыльной стороной кисти. – Искусство – это оружие массового поражения и всегда под контролем власти. А у нее сейчас идеология проста: ограбь ближнего своего или он ограбит тебя. А если ты не вор и не жулик, и не имеешь денег, то ты лузер, неудачник.

      – Мне жена, когда уходила, сказала что‑то подобное. Так может она была права? Может не стоит запираться в хрустальном дворце своих фантазий? Может надо жить только для себя и близких? Делать то, что можно продать, а не то, что никому не нужно.

      – Про жену – ты прав, – согласился Томас и еще раз наполнил стаканы. – Иногда мне кажется, что женщин