Спаси меня, пока не поздно. Алёна Багрянова

когда сажусь в его машину с пониманием, что не скоро мне предстоит вмазаться. В последний раз, конечно. От желания чешутся руки, пухнет голова, заставляя думать только об одном, а тело ноет, прося новой дозы. От этого можно сойти с ума. Некоторые говорят, когда ломка наступает сильная, то тебе могут видеться галлюцинации. Интересно, они такие же серые, как и моя жизнь, или же обретают цвет? Мне не хочется узнавать, поэтому я нервно тереблю край моей футболки и с отвращением гляжу на несчастную булку в руке. Надо выкинуть эту дрянь.

      – Что ты за хрен такой?

      Он поворачивает ключ в зажигании, и мотор урчит под капотом.

      – Я понял еще в прошлый раз понял, что ты меня не узнала. Приводи в порядок свои мозги и, может, вспомнишь.

      – Пошел ты. Чтобы ты знал, я не трахаюсь за деньги.

      Лицо врача искривляется, словно я подсунула ему под нос что-то вонючее.

      – Упаси меня Господь. Что за поверхностные мысли?

      – Какого черта тебе от меня надо?

      Мы трогаемся с места.

      – Есть причины. Хочу показать тебе кое-что, – лицо его делается хмурым, словно я наступила на его больную мозоль. – Может поэтому мне не плевать. Я помню тебя еще маленькой девочкой, которая любила таскать в гостях печенье.

      Я прищуриваюсь и по-новому смотрю на него. Точно, это лицо из моего детства, которое почти позабылось. Он изменился очень сильно. Будто совсем другой человек, а не то прыщавое недоразумение с тощими ручками и ножками.

      Отворачиваюсь. Смотрю перед собой, а он молчит, хотя видит, что я узнала его. Не знаю, что чувствовать. С его младшим братом я была очень хорошо знакома. Мы дружили, пока не разошлись, выбрав в старших классах разные направления. Я ушла в гуманитарную группу, а его брат предпочел точные науки. Это было так давно, что эти воспоминания кажутся мне попросту сном.

      – Давай скорее, – бурчу я. Кажется, он едет слишком медленно, а мне так хочется поскорее поспасть в приют моей души и, наконец, почувствовать что-то кроме боли и серого безразличия.

      Ровно через пятнадцать минут, я чувствую. Не безразличие, не боль, а панику. Место, куда он меня везет, было под неофициальным запретом. Я боялась его и готова была вцепиться руками в руль, лишь бы свернуть с той дороги, ведущей к высоким кованым воротам.

      Акт 3. Те, к кому мы спешим

      Мне неприятно. По телу блуждает холодок и омерзение, вперемежку со страхом и ощущением безвыходности. Ненавижу это. Ненавижу кладбища. Белые мраморные плиты, состроенные в идеально ровные линии. Никакого отличия, кроме имен. Последний раз здесь я была еще маленькой. Родители водили меня в старую часть этого града мертвых. Тогда еще можно было купить себе место среди статуй, гробниц и, будто вечно-хмурой зелени, которая была на деревьях, вилась по искусным работам скульпторов и обволакивала последние пристанище каждого усопшего так, будто тому было не безразлично, где лежат его кости. Тогда я испытывала тоску, ноющую на сотни ладов внутри, и желание поскорее убраться из мрачного, даже в самую ясную погоду места. Сейчас же, в той новой части, где хоронят лишь пепел мертвецов,