Война и мир. Лев Толстой

Это был австрийский генерал, заменивший убитого Шмидта. В сенях же маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь – и мрачное, озабоченное, больше чем когда-нибудь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.

      – Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю. – Киевский гренадерский, Подольский…

      – Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь, непочтительно и сердито оглядываясь на Козловского.

      Из-за двери слышен был в это время оживленно-недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. В звуке этих голосов, в невнимании, с которым взглянул на него Козловский, в непочтительности измученного писаря, в самом том факте, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что-нибудь важное и несчастливое. Князь Андрей, однако, настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.

      – Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.

      – А капитуляция?

      – Никакой нет, сделаны все распоряжения к сражению.

      Князь Андрей направился к двери, из-за которой слышны были голоса.

      Но в то время как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов показался на пороге. Князь Андрей стоял прямо против Кутузова, но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.

      – Ну что, кончили? – обратился он к Козловскому.

      – Сию секунду, ваше высокопревосходительство.

      Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.

      – Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.

      – А, из Вены? Хорошо. После, после.

      Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.

      – Ну, князь, прощай! Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.

      Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукою Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо, привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.

      – Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске.

      – Садись со мной, – сказал он Болконскому.

      – Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.

      – Садись, – сказал Кутузов, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.

      Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.

      – Еще впереди много, много будет всего, – сказал