Герцог в сияющих доспехах. Лоретта Чейз

то, как правило, издалека: где-нибудь в углу переполненного бального зала, на лошади или в коляске в Гайд-парке, на регате или скачках, – а вот за весь прошлый год не видела ни разу, потому что он был за границей.

      Он нисколько не изменился. От взгляда его сонных глаз у нее, как и прежде, начинало щекотать в животе. С чего бы это, ведь взгляд его ничего не выражал. Многие думают, будто глаза – зеркало души. В данном случае зеркало было наглухо занавешено. И это, наверное, к лучшему.

      Впрочем, она бы все равно ничего не прочла бы в его душе, даже если бы он приподнял завесу: в данный момент ум не подчинялся Олимпии. Когда она пыталась думать, мысли прыгали и разбегались – не поймаешь.

      Кроме того, из-за этой дурацкой прически болела голова и думать было невозможно.

      Всему свое время, сказала себе Олимпия. Когда они доберутся до Баттерси-бридж, она сделает следующий шаг, каким бы он ни был, а пока главное – унести ноги, и как можно дальше.

      – Отодвиньтесь на край сиденья и наклонитесь ко мне, – приказал Рипли.

      Олимпия сомневалась, что сможет удержаться: еще не протрезвела, – но признаваться в этом не хотела. Наверняка он задумал очередную шутку! С другой стороны, кто сказал, что этот герцог отличается от двух других? Более того: если уж по справедливости, она и правда сейчас собой еще то зрелище.

      Самое главное сейчас – освободиться от чудовищного свадебного сооружения на голове: казалось, она таскает на себе колокольню.

      Олимпия переместилась на край сиденья, наклонила голову и чуть не подскочила на месте, когда герцог запустил свои длинные пальцы в ее прическу, дотронувшись и до кожи. Гофрированные манжеты рукавов чуть коснулись лица, и она уловила запах влажной льняной материи и чисто мужской аромат – одеколона или мыла для бритья.

      В этот момент она с внутренним трепетом вспомнила то ощущение, когда его руки подхватили ее, вытаскивая из грязи: такие крупные сильные руки, и таким властным было их прикосновение… Она прижималась спиной к его теплому торсу, твердому как скала. Потом его руки с длинными пальцами сплелись с ее руками, помогая взобраться… обхватили лодыжки…

      Случалось, конечно, братья помогали ей перелезать через ограды или заборы, то есть прикосновение мужских рук ей было не внове, но он-то не был ей братом. Это был мужчина, который смотрел на нее так, что у нее путались мысли и куда-то девалось самообладание. Некстати вспомнились маловразумительные намеки матери насчет того, что происходит в первую брачную ночь, которые совершенно не способствовали восстановлению ее душевного равновесия.

      Олимпии хотелось выпрыгнуть из собственной кожи.

      Но нет. Она не позволит себе думать о том, что мог увидеть герцог Рипли, пока она стояла на его плечах. Стоило только подумать – и у нее начинала кружиться голова.

      – Не дергайтесь вы, – прервал он ее душевные муки.

      – И не думала, – буркнула она.

      – Сидите спокойно: мне и так приходится действовать на ощупь в темноте.

      – Что