Она и её Он. Марина Зайцева

была готова, Маша перестала говорить, срочно потребовалось сделать какой-то еды, рассесться на полу вокруг стола, греметь и шуршать. Я выпала из происходящего. И тут меня спросил Он:

      – Ты танцуешь? Ты понимаешь в этом?

      – Я? Нет. Я не училась нигде. Я назвала бы это, как Айседора Дункан, пластической импровизацией.

      Уши мои горели, щеки горели, спина стала горячей. Длинная и путаная фраза, которую я выдала на-гора, как пулеметную очередь, была почти лишена смысла. Она была щитом, за которым я попыталась спрятаться от его обращения ко мне. Я висела на ниточке и болтала ногами – всего этого не может быть.

      – Наворочено! – сказал он. – А красиво? Тебе нравится?

      – Нравится, – поперхнулась в ответ я.

      – А покажешь?

      – Не тут, – практически каркнула я сипло и без голоса.

      – А где?

      – На улице.

      Ниточка порвалась, я падала. Я падала и не чувствовала себя ни Алисой, ни Мари Штальбаум. Их обеих ждало нечто, меня – ничто.

      – Давай! Ты до скольки можешь?

      – Мне через час надо бы идти.

      – Давай тогда кон и потом, пойдет?

      – А зачем?

      – Интересно же. Пластическая импровизация по стопам Айседоры Дункан. Ведь интересно!

      Я поняла, что надо мной сейчас будут смеяться, что я вляпалась во что-то очень неприятное. На языке зажгло, в глазах стало сухо. Мне захотелось сбежать. Нет! Он не может меня ранить! Кто угодно, но не он, он не имеет такого права! Он не имеет права смеяться! За что? Что я сделала такого?! Но я понимала, что я сделала. Я захотела его всего, целиком. Я позволила себе мысль, что это взаимно, я посягнула на его свободу, право выбора и жизнь. Я должна быть наказана самым суровым образом. Все правильно. Он меня высмеет, и я больше никогда не подниму голову вверх, я больше не буду ничего хотеть, я запомню свое место.

      Мне захотелось уйти. Мне захотелось сбежать, оказаться в другом, в моем чудовищном измерении, в том, где ничего не может быть. Я играла за какой-то дом и быстро вылетела, просадив все свои фишки. Я решила, что надо спасаться. Встала, подошла к Роме со спины и сказала, что, пожалуй, пойду.

      – Ир, чего так?

      – Я пойду, мне пора.

      – Ладно, давай. Пойдем.

      Рома кивнул своей компании, вышел из-за стола, Маша кивнула и махнула мне, я пошла в прихожую, Рома шел следом. Я включила свет, надела босоножки, забросила за спину рюкзак, повернулась сказать «пока, увидимся» и уперлась глазами в Сашу, стоящего за Роминой спиной.

      – Пока, увидимся! – сказал мне Роман и открыл дверь.

      – Да. Да… – сказала я и вышла.

      Следом вышел Александр.

      – Я вернусь через часок. Я там почти продул, так что можно распределить мои нечестным путем нажитые капиталы между трудовой общественностью, – сказал он.

      Роман хохотнул.

      – Сам такой!

      И захлопнул дверь.

      – Ты чего сбежала? – спросил Александр, оказавшись совсем близко и в совсем пустом лестничном пролете. Наедине