Осколки фамилии. Eugenia Eon

и идти, помочь ему почти невозможно, потому что на этой высоте сил при лучшем исходе хватит только на себя. Мораль бессильна, самое большее – остается этика, когда альпинист может поделиться своим запасом чая или кислорода, если расходовал экономно, но далее он следует собственному пути, не оборачиваясь. Конечно, выбор есть: лечь рядом с человеком и разделить смерть – или пройти мимо и жить. Все делают выбор правильный, ведь каждый приходит туда с вызовом только самому себе. На Эвересте, пока есть силы, все продолжают идти вверх, а потом спускаться вниз среди трупов альпинистов, которые погибли в горах. Они лежат там, как напоминание о том, что жизнь бесценна. В девяностые годы в России высота над уровнем моря приблизилась к тем самым семи-восьми тысячам, мораль исказилась, приоритетом оказалась сама жизнь.

      Девушке вспомнилась одна невинная история, проливающая свет на лихие годы довольно интеллигентной семьи. Когда Харви было года четыре, папа, как человек увлеченный, загорелся идей собственноручно застеклить балкон. Собственноручно, потому что в то время позволить себе такую роскошь, как нанять специалиста и заплатить ему, не мог почти никто. Однако все осложнялось тем, что купить материалы было так же невозможно. Сегодня это кажется сюром, но в начале девяностых не было ни магазинов, ни рынков со строительными материалами. Тогда отец Харви встал среди ночи, оделся, взял молоток с гвоздодером на другом конце и пошел на улицу. Во дворах районных домов он нашел несколько сломанных лавочек, доломал их окончательно и таким образом добыл необходимый стройматериал. Несколько лишних досок, а также металлические ножки от лавок он выменял у знакомых на стекло, вероятнее всего, добытое похожим способом. После чего за нескольких недель балкон был застеклен, а еще через месяц удалось достать белую уличную краску, чтобы его покрасить.

      В истории с балконом отец был всего на пять-шесть лет старше, чем Харви сегодня, но девушка с трудом могла представить себя крушащей почти голыми руками лавочки во дворе под покровом ночи. С учетом того, что молоток-гвоздодер был нужен в большей степени для защиты добытого от таких же искателей, как и папа Харви. Сегодня невероятным казалось все: и такой способ приобретения необходимых вещей, и порча общественного имущества, и самозащита при помощи молотка и гвоздодера. Как так можно? Но было бы большой глупостью винить папу в его действиях. Ведь лавки в детстве Харви были такими страшными, облезлыми и, как правило, уже поломанными, что на них все равно никто не сидел, а если сидели, то предварительно разложив газету так, чтобы покрытыми были и сидение, и спинка. Или же, если газеты не было под рукой, то, дабы уменьшить площадь соприкосновения с этим чудовищем, люди присаживались на верхнюю планку спинки, а ноги ставили на сидение.

      Это все не оправдание, а лишь картина времени, представленная безобидной историей про лавочки во дворах, она