Спелое яблоко раздора. Марина Серова

эту информацию – моя искренняя благодарность. Что ж, по-своему он был прав.

      – Вот, смотрите, – с победоносным видом проговорил он, протягивая мне небольшую книгу. – Откройте страницу сорок третью.

      Приняв томик – это был сборник стихов Алекса Высотина, по-видимому, тот самый, последний, – я послушно отыскала страницу.

      – Прочтите стихотворение, – подсказал мне Григорьев, присаживаясь рядом. – Можете вслух.

      – Хорошо, – улыбнулась я и прочла:

      Но нет, не знали мы, не знали

      И не умели разгадать,

      Когда картины оживали,

      Что рук нельзя нам разнимать.

      Что нам нельзя разрушить сказку,

      Ведь сказка рушится сама,

      Когда мы придаем огласке

      Любови первой имена.

      – Отлично, не так ли? – заметил критик, когда я замолчала.

      – Теперь смотрите сюда. – И он, как заправский фокусник, выудил из папки какую-то газетку. – Вот, а теперь прочтите это, – показал он на последнюю страницу. – Что вам это напоминает?

      – Вслух? – спросила я.

      – Лучше вслух, у вас хорошо получается, – похвалил меня Иван Иванович.

      Я, благодарно улыбнувшись, посмотрела на страницу и, скрыв удивление, прочла:

      ВОСЬМИСТИШИЕ

      Но нет, не знали мы, не знали

      И не умели разгадать,

      Когда картины оживали,

      Что рук нельзя нам разнимать;

      Что нам нельзя разрушить сказку,

      Ведь сказка рушится сама,

      Когда мы придаем огласке

      Того, кто в сказку нас позвал.

      – Что скажете на этот раз? – хитро поинтересовался Григорьев.

      – Но ведь это то же самое стихотворение, – я посмотрела на критика выжидательно, – хотя здесь и стоит имя какого-то Антона Бондаренко.

      – Вы правы, стихотворение то же самое, – удовлетворенно кивнул Иван Иванович. – И что вы думаете по этому поводу? – пытал он меня, решив, видимо, разыгрывать из себя этакого Пинкертона или Шерлока Холмса, отведя мне почетную роль доктора Ватсона.

      – Полагаю, что кто-то из этих двоих вор, – просто ответила я и едва удержалась, чтобы не добавить слово: «Холмс».

      – И кто же? – с самым заговорщическим видом поинтересовался Григорьев. – Кто, по-вашему?

      – Полагаю, что Высотин, – сказала я, с интересом глядя на него, и объяснила свою догадку: – Иначе вы не говорили бы о поруганной чести.

      – Браво! – воскликнул Григорьев. – Вы совершенно правы: Алекс стянул этот стишок у молодого поэта.

      – Но зачем, Иван Иванович? – задала я своевременный вопрос. – Зачем известному поэту воровать стих у поэта неизвестного? Не вижу в этом логики. Вот если бы наоборот… Кстати, – я посмотрела на выходные данные газетки, – вы не знаете, когда Высотин написал свое стихотворение?

      – Я знаю другое, Танечка, – самодовольно ухмыльнувшись, ответил Иван Иванович. – Я знаю, что сборник вышел позже, чем газета.

      – Вы правы, – вздохнула я, сверив даты выхода в свет книги