Спелое яблоко раздора. Марина Серова

размышлять уже по дороге домой.

      Безусловно, обвинение в плагиате меня не только удивило, но и порадовало. Я мало знала о душевных качествах покойного, но неумолимая логика подсказывала, что если кто и мог быть вором, то, скорее всего, все-таки Бондаренко. Глупо как-то было подозревать в этом Высотина. Только такому литературному агрессору, как Григорьев, могло подобное прийти в голову. Впрочем, я решила, что на эту тему нужно поговорить с Сергеем Белостоковым и другими друзьями поэта.

      Но это было не главное, что меня волновало в данный момент. Конечно, я не могла не заметить некоторых совпадений в участи своих «подопечных», я имею в виду Александра Колесникова и Алекса Высотина. Совпадение первое – время смерти. Совпадение второе – очень похожие имена. Согласна, это ничего не значит, но меня это смущало. Совпадение третье и, на мой взгляд, самое серьезное – орудие и способ убийства. Оба были задушены электрическим шнуром. Правда, одному из них явно помогли, о чем свидетельствовали синяки на шее покойного; а насчет другого никаких сомнений вроде бы не возникало. Словом, невозможно было удержаться от сравнительного анализа. Чтобы успокоить себя, я позвонила все-таки в милицию и узнала, кто там занимается делом Высотина. Следователем оказался капитан Васечкин, который был наслышан о моих «заслугах перед отечеством» и вступил со мной в контакт. Разговор не занял и десяти минут.

      Капитан заверил меня, что никаких подозрительных следов на теле покойного обнаружено не было, и в том, что это самоубийство, сомневаться не приходится. Что же касается морального давления на Высотина, то в его предсмертном письме, которое было обнаружено милицией, он черным по белому написал: «В моей смерти прошу никого не винить».

      – А что он еще написал? – полюбопытствовала я.

      – Сейчас, – сказал на это Васечкин, пошуршал бумажками и прочитал: – «Причины, по которым я ухожу из жизни, касаются только меня одного. В моей смерти прошу никого не винить. И, пожалуйста, не сплетничайте, покойник этого не любил. Лада, прости за то, что семейная лодка разбилась о быт. Алекс Высотин». Число и подпись.

      – А Лада – это кто? – спросила я, борясь с назойливым ощущением, что нечто подобное мне где-то уже встречалось.

      – Его жена, – ответил мне Васечкин.

      – Слушайте, капитан, а вам не кажется, что письмо это какое-то странное? Ну, мне оно что-то напоминает, но что…

      – Напоминает письмо Маяковского, – твердо выдал Васечкин.

      – Да, – согласилась я, думая, как же я могла забыть про «лодку и быт» и про то, что «покойник не любил сплетен». – Что ж, спасибо за информацию, – поблагодарила я следователя. – А не подскажете, капитан, вы случайно не знаете, кто занимается расследованием смерти Александра Колесникова?

      – Вот чего не знаю, того не знаю. А кто это?

      – Этого я тоже пока не знаю, – призналась я. – Но он умер от удушения в то же утро, что и Высотин, тоже электрическим шнуром. Хотя ему, похоже, помогли.

      – Нет, тут ничем не могу помочь. Попробуйте позвонить