Последний выключает свет. Сергей Калинин

ты?

      – Я жену похоронил, дочка замуж за немца вышла, уехала. Мне уже все равно. Ты чего?

      – А я думал, ты что-то знаешь и боялся, что без меня в новом мире будет скучно, – Гурвиц вдруг понял, что все решилось само по себе. – Да не знаю, чего встал. Сам в шоке.

      Они прошли на кафедру. Осталось собрать вещи.

      – Эх, Миша, вот и прошла жизнь. Что делать сейчас? – Хомутовский обернулся.

      – Я вообще-то думал, что у тебя план есть? – Гурвиц не переставал удивляться. – Ты никогда не был человеком, который сначала делает, потом разбирается.

      – Все бывает впервые.

      – Когда похороны были? – вдруг в голову пришла мысль, что о смерти Зои он ничего и не знал.

      – Три дня как.

      – Я на больничном был, – Гурвиц понимал всю глупость оправданий, но не удержался. – Чего не позвонил?

      – Не знаю. Не до того было. Да и какая разница.

      – Понятно. Пошли? – Гурвиц осмотрелся.

      Они собрали нехитрые вещи, которые оставлять не имело смысла. Собственно, сам набор личных вещей состоял из чашки, пачки чая и пары книг, которые было жалко выбросить.

      – Нас по статье или заявление писать придется еще? – Хомутовский оглянулся, и задумчиво замер у окна.

      – Не знаю. Потом скажет кто-нибудь. Давай быстрее свалим. Сам понимаешь, наш козел решений не меняет, и прощения просить не придется, – хотелось сбежать, пока не вернутся остальные, и они вышли на коридор.

      Фамилии тех, кто был отчислен ранее, уже разлетелись по институту, и они внезапно стали героями. Еще бы, люди пострадали за свободу, первыми вышли на амбразуры и теперь под аплодисменты и одобрительные возгласы студентов пожинали внезапную славу, еще не понимая, что делать и как жить дальше. Гурвиц и Хомутовский, словно две тени проскользнули мимо разгоряченной молодежи, обескураженные и опустошенные.

      – Совесть, конечно, чище стала, – Хомутовский нарушил молчание, когда они вышли на улицу, – но на душе мрак. Давненько так тошно не было.

      – В наш? – Гурвиц кивнул в сторону бара, куда иногда они захаживали.

      – Пошли. Теперь можно.

      Солнечный, сентябрьский день. Двое интеллигентного вида мужчин в возрасте неторопливо вошли в небольшое кафе, спрятанное во дворах. Сюда редко забредали случайные прохожие, но в университете об этом заведении знали все. Здесь собирались студенты, прогуливающие пары, сюда заходили вечерком преподаватели, пропустить рюмочку другую после работы, здесь праздновали дни рождения и отмечали корпоративы.

      – Бог мой, сколько лет, – Хомутовский обвел взглядом полупустой зал. – Помнишь, как диссертацию мою замачивали здесь?

      – Ты про «сколько лет» что имел ввиду? – Гурвиц пробежал глазами по меню. – Что мы старые, или что давно сюда не заходили?

      – И то, и другое. Возьмем водки?

      – Не рано?

      – Какая разница?

      – Ты прав. Сегодня никакой. И даже без разницы, если нас увидят студенты, – Гурвиц вдруг подумал, что все страхи, которые