Последний выключает свет. Сергей Калинин

что-то похожее на извинения за невнимательность, хотя и понимал, что оправдываться глупо и не обязан он караулить эти редкие моменты, когда сын изъявил желание поговорить. Сам он набирал редко, боясь оказаться не вовремя.

      – Пап, привет. А я вчера никак к тебе не достучался, – Денис перезвонил почти тут же.

      – Здравствуй. Да заработался вчера, – говорили без видео, и Гурвиц с укором всматривался в жуткого ящера, которого сын поставил на аватарку. Хотелось увидеть его самого, может, тогда и стали бы чуть ближе. Впрочем, Денис всегда спешил, куда-то бежал, и времени никогда у него не было.

      – Как ты? Как здоровье?

      – Нормально, – дежурные вопросы, такой же дежурный ответ, и, словно испугавшись, что разговор может на этом закончиться поспешил добавить. – Хорошо все. И погода отличная, и лето хорошее в этом году. Вот выборы в воскресенье. Так что весело тут у нас. Ты как?

      – Да…, – Денис как-то замялся, и показалось, что сейчас он остановился, и что этот разговор важнее всех его дел. – Есть тут у меня некоторые проблемы. Точнее, не проблемы, вариант невероятно шикарный, но вот не знаю, как выкрутиться.

      – Проблемы и вариант – это две большие разницы, – ему хотелось добавить, что так говорят в Одессе, но сам Михаил Моисеевич в Одессе никогда не был, а потому косить под острого на язык еврея не стал.

      – Ты всегда умел чувствовать ситуацию, – Денис всегда начинал язвить, когда попадал в неловкое положение.

      – Да понимаю, – Гурвиц знал, что сыну нужны деньги и мысленно подсчитывал, что там у него осталось. – Сколько там тебе не хватает?

      – Пап, много. Я хотел момент один оговорить. Слушай, – Денис заговорил чуть быстрее, словно сейчас набрался смелости и решил выпалить сразу все. – Квартира в центре, хорошая. Ты один. Тем более у нас домик в деревне есть. А ты почти на пенсии. Давай продадим. Что нужно на ремонт, может, оставишь. Я понимаю, что там уже обветшало все. Но ведь мы любили там отдыхать. И место отличное, воздух. Ты же всегда говорил, что тебе нравится там.

      Михаил Моисеевич растерянно сидел в кресле, уставившись в одну точку и осмысливая слова сына. Продать квартиру и уехать в деревню, откуда он сам родом, где остался дом родителей, где последний раз был почти год назад, когда ездил на кладбище. А сам? Бросить работу? А жить как? На пенсию? Так ведь…

      – Ты серьезно? Все так плохо? И подождать никак? – хотелось добавить, что ему, быть может, уже и не так много осталось.

      – Что ждать? Я уже не вернусь. Здесь останусь. Нужно о будущем думать.

      – О будущем. Да, – Гурвиц опустил голову, осмысливая происходящее.

      Отказывать не хотелось: «Сын ведь. Нужно помочь, но как? А может, снять квартиру. Лучше комнату. Может, даже с кем поговорить, из знакомых, вдруг приютят. А что, кому денежка лишняя помешает. Но в деревню! Нет. Как он там будет? Да там и дом уже развалился», – он мысленно перебирал варианты. Пауза затягивалась, и он поспешил добавить, стараясь держаться пободрее:

      – Быстро