Волшебник и лесная Фея. Ульвия Мустафина

ведь это моя Родина, в которой книгам, возможно, положено быть разбросанными по всем подоконникам, а не стоять аккуратно и выхолощенно на полках, корешок к корешку. Теперь все выглядит так, как будто здесь живешь ты, а не я. А меня отсюда как будто слизали вместе с самой ничтожной надеждой на хаос и личную свободу.

      – Да, возможно, ты и прав, – согласился гном, вернув творческий беспорядок на его прежнее положенное место. И, виновато пожав плечами, стал уменьшаться, пока и сам не превратился в пылинку, подхваченную сквозняком, и исчез за дверью.

      Пастуху тоже обидно и неприятно было оставаться там, где его и так осталось совсем мало, тем более, что «там» являлось его родным домом. И он, не зная, что со всем этим делать, размашисто захлопнул за гномом дверь.

      Оглушающий грохот донесся по ту сторону дерева, и мальчик, предчувствуя что-то нехорошее, заглянул в замочную скважину и оцепенел.

* * *

      Перепрыгивая с облака на облако, он боялся: «Только бы не опоздать, только бы не опоздать…»

      А вокруг все рушилось и крошилось в тонкую серую пыль – опрокинутые гигантские сосны, их безжизненные корни, вывернувшие наизнанку многие тонны осиротелой земли.

      Лопнувшие струны серебряных нитей, за которые когда-то были подвешены сонные поляны, нелепо и одиноко болтались в недопустимом бреду происходящего.

      Кто-то беспощадно тряс этот беззащитный и трогательный райский уголок Вселенной, и отовсюду почему-то веяло кроткой беспомощностью и покорностью, что для Волшебника было совершенно неприемлемым.

      – Вечер добрый, Учитель, – тихо сказала Фея, не скрывая слез, одна за другой стекавших по ее побледневшим щекам и со звоном разбивавшихся о преддверие закатных песен.

      Не столько слезы, сколько ее улыбка, исполненная полного принятия происходящего, лишила Волшебника всякого понимания того, что здесь все-таки происходило.

      – Почему Вы назвали меня Учителем?

      – Потому что Вы учите меня тому, чему я еще не успела научиться. Он учит меня через Вас. Ведь мы все так или иначе являемся Его вечными учениками.

      – Но ведь Ваш мир рушится, и Вы плачете! Это ведь Ваш мир! Сделайте же что-нибудь! – прокричал Волшебник так громко, как будто хотел докричаться до справедливости.

      Отвлекая его стремительный, но совершенно бессвязный водоворот мыслей, две скалы, испещренные шрамами прошлых воплощений, опрокинулись друг на друга и засыпали собой всякую надежду на спасение вечнозеленого озера, над которым, сидя на облаке, одном из многих, но именно на нем, часто любили рисовать на свободную тему Волшебник и Фея, наблюдая сквозь призму воды за каким-нибудь из слоев Вселенского пирога. И каждый угадывал и предлагал свой уникальный рецепт его приготовления.

      – Неужели это все из-за меня… – одна только мысль ранила острее миллионов осколков до блеска отмытых окон его мира, отмытых не по его воле.

      – Нет, что Вы, Волшебник. Совсем нет. Ни в коем случае нет. Просто то, что я невольно потревожила Ваш мир,