Как созвучны иволга и Волга!. Сборник

анною.

      За ними странствует повсюду

      Мираж: земля обетованная,

      Покрытая небесной манною,

      В чаду обещанного чуда.

      Но прям и строг пророка взор.

      Его влечёт иное чудо:

      Пустынь пугающий простор,

      Ночных светил согласный хор,

      Качанье мерное верблюда.

      «Рассыпан звёзд мерцающий песок…»

      Рассыпан звёзд мерцающий песок.

      За стебли трав цепляется туман,

      Густеет, превращается в курган

      И застывает, грузен и высок.

      Вползает от невидимых проток

      Знобящий холод. Ночи истукан

      Вдохнул воды предутренний дурман

      И неподвижно смотрит на восток.

      Он видит тени сопредельных стран,

      Глаза в глаза земной встречавших срок.

      Итиль, Хорезм, воинственный Туран,

      В глубь Азии бредущий караван

      И, брошенный в далёкий океан,

      От полных лун отбитый черепок.

      «Сыплет хлопьями, снежной манною…»

      Сыплет хлопьями, снежной манною

      По сухому травы жнивью.

      Эту землю обетованную

      Снегом кутает как в раю.

      Всё уравнено, всё безвестное,

      Замутнённая даль слепа.

      Застывает манна небесная —

      Ледяная крупа.

      Улисс

      Море глухо шумит за спиной,

      Тёмный голос жестокой свободы.

      Ты уже возвратился домой

      Через волны, преграды и годы.

      Славой венчан, с победой в войне,

      Ко всему на земле равнодушен —

      Так, подобно усталой волне,

      Ты упал в набежавшую сушу.

      Саломея

      Шла по льду в пуховых сапожках.

      Гнулся лёд, и замирало сердце.

      Не младенца – грех несла в руках,

      Грех несла и не могла согреться.

      Снег сиял, и звуки на снегу,

      Застывая, становились глуше.

      Не заметен грех на берегу —

      Держит лёд лишь праведные души.

      И среди морозной пустоты

      Танцевали, леденяще колки,

      Как когда-то танцевала ты,

      Золотые стройные иголки.

      В танце следом шла она тогда,

      Каждый шаг был невесом и робок,

      Но разверзлась под пятой вода,

      Кромки льда коснулся подбородок.

      Канул мир, и показался вдруг

      В небесах застывший одиноко

      За морозной дымкой солнца круг

      Светозарной головой пророка.

      Прежде чем она изнемогла,

      В звонком крике растеряла силы,

      Холода слепящая игла

      Наяву уста её пронзила.

      Опадали льдинками слова.

      Не сбылась мольба её о чуде.

      И в снегах лежала голова,

      Словно на бескрайнем царском блюде.

      «В небе звезда. Зима…»

      В небе звезда. Зима.

      Холод чужой земли.

      Ночью стучат в дома

      Ирода патрули.

      Страх по дворам снуёт.

      Полночь бледна, пуста.

      Где-то уже растёт

      Дерево для креста.

      «Вдруг соловей запел в кустах…»

      Вдруг соловей запел в кустах

      Так, будто птица собиралась

      Разлить, умножить песнь в веках…

      И песня тут же оборвалась.

      Но уходящий запах чуда

      Тревожил долго ночь земную.

      Но губы узкие Иуды

      Уже мокры для поцелуя.

      «В лесу под утро важен каждый звук…»

      В лесу под утро важен каждый звук.

      Душа ещё во снах опоры ищет.

      Кто зашуршит в кустах? И кто в листве засвищет?

      Чарует каждый хруст. Тревожит каждый стук.

      Рассвет туманы взрезал словно плуг,

      А ты ещё во снах, ещё нездешний, лишний.

      В дремотный час остывшее кострище,

      Росой шурша, обнюхивал барсук.

      Чей холод прозмеился вдоль земли?

      Чей чистый голос прозвенел