Паладины. Андрей Муравьев

покачал головой и отодвинул от себя посуду.

      – Не нравится, – протянул Костя. – Брезгует его благородие, екарны бабай.

      Улугбек Карлович вздохнул, взял кубок и отпил половину. Малышев пьяно улыбнулся:

      – Вот так… Вот… А то, понимаешь, сам видишь, как бывает, чтобы, значит, если что…

      Запутавшись, фотограф умолк. Рядом с ним, придерживаемый под руку, уже сопел Захар.

      – Что случилось? – задал очевидный вопрос ученый.

      Костя недоуменно поднял голову, как и у красноармейца неудержимо влекомую к столу.

      – Как что?! Пьем!

      Улугбек Карлович пододвинул к себе блюдо со вчерашней ветчиной, снял подсохший верх и начал отрезать сочную мякоть.

      – Это вижу, что пьете. Почему пьете?

      Фотограф задумался, машинально вытер руки, потом, вспомнив, подпер голову и задумчиво ответил:

      – Нас тут чутка не прирезали… Но… Наверно, прирежут, если останемся… И… Ик! Алессандра от меня уходит…

      Сомохов понимающе кивнул:

      – Бывает… А из-за чего? Уходит в смысле?..

      Слова об угрозе для жизни он всерьез не воспринял, списал их на состояние товарища.

      Захар, утративший на секунду поддержку, кулем свалился на лавку и оттуда под стол, но, казалось, Малышев этого даже не заметил.

      – Говорит, беременная. Мол, если пойду в поход, то могу и не возвращаться.

      Костя налил себе еще. Сомохов какое-то время обдумывал услышанное, а потом последовал его примеру.

      Молчание длилось почти минуту.

      – А ты располнел, – невпопад заметил ученый, глаза которого привыкли к полумраку занавешенной от солнца террасы.

      – Ми-и-и… – Костя снова икнул и похлопал себя по появившемуся пузу. – Мирная жизнь, мать его… Мирная и семейная.

      Улугбек Карлович понимающе покачал головой:

      – И что надумал делать?

      Тот пожал плечами:

      – Еще ничего.

      Сомохов подождал, не последует ли продолжения сентенции, но товарищ молчал.

      – А что собираешься делать?

      Фотограф почесал голову, всклокоченную после бессонной ночи.

      – Что? Думаю, ехать ли мне с вами или тут остаться. – Он медленно вытер подбородок, задумчиво глотнул из кувшина. – Остаться, снести на фиг эту Геную со всеми их кланами, мать их. Спалить тут все вокруг километра на два, забор поставить и… Ик!.. Вот ведь пристало! О чем это я? Ага… – Костя придвинул к себе налитый кубок с водкой. – Забор поставить и жить-поживать, детей наживать.

      Сомохов задумчиво посидел, сопереживая нелегкому выбору, потом пододвинул кувшин со спиритусом к себе.

      – Ну и… Так остаешься?

      Костя еле слышно выдавил:

      – Нет… Блин! Не знаю я!!!

      Наступило молчание, которое на этот раз затянулось на несколько минут. Компаньоны по очереди вздыхали, пили теплый и выдохшийся напиток собственного производства, ели подсохшие закуски.

      – А ты женись! – неожиданно предложил