проводить скучные рабочие будни в кресле заведующего муниципальной аптекой. Некоторое время я с успехом следовал своим обещаниям, подписывая договора о поставках лекарств и проводя плановые ревизии складов, раскиданных по всей столице. Мой рабочий день начинался с обязательного обзвона разных филиалов, и проведения скучных планерок, на которых я ставил очередные задачи перед замотанными провизоршами. Через месяц моего примерного поведения у меня свело скулы от тоски, и я однажды поймал себя на мысли, что продолжаю мечтать о побережье, об оставленных экспериментах и незаметно строю планы на новые разработки. О них по-прежнему никто не догадывался, мне легко удавалось сохранять образ скучного фармацевта, но идеи генерировались и вскоре, наплевав на все обещания и клятвы я достал из недр письменного стола заветную тетрадку. Мне до одури хотелось с кем-нибудь поделиться своими мыслями, однако мои приятели, к которым я мог бы обратиться с просьбой оценить мой порыв, наверняка покрутили бы пальцем у виска и обозвали бы меня идиотом. Они были слишком расчетливые и продумывали каждый свой шаг для того, чтобы извлечь из него финансовую выгоду. Мои же опыты денег не приносили и выглядели как бесполезное времяпровождение. Единственный человек, в ком я вызвал бы неподдельный восторг своими формулами, был мой новый сосед на побережье, Женька, но и он с недавнего времени стал более осмотрителен в отношении разного рода препаратов. После моего долгого и вдумчивого восстановления от наркотической зависимости, Женька придирчиво отбирал для меня любые лекарства, даже если они являлись обычными таблетками от простуды. Не то, чтобы я целиком доверил ему решение этих вопросов, просто при каждом удобном случае Дергачев внимательно разглядывал мое лицо, пытаясь отыскать на нем следы злоупотреблений и всякий раз качал головой, даже если мои глаза оставались ясными, а речь внятной. Вообще, скромняга Дергачев очень редко заходил ко мне без повода. По каким-то ему одному понятным причинам, он старательно избегал моего общества, оставаясь при этом весьма заботливым другом. Он то и дело интересовался у меня ходом моих дел, частенько притаскивал мне продукты, хорошо зная мою рассеянную забывчивость в бытовых вопросах, но неизменно оставлял пакеты возле порога, беззвучно растворяясь в темноте побережья. На все мои попытки расплатиться с ним за принесенные харчи, он молчаливо хмурился и отчаянно мотал лохматой головой, идя в отказ. Я давно привык к его странностям и перестал обращать на них внимания, тем более что у меня всегда оставалась возможность отплатить ему за добро. Строительство его дома шло бодро, но требовало вложений. Женька не успевал возвратиться из одной командировки, как тут же собирался в другую, стремясь до следующей зимы закончить внутреннюю отделку своего жилища. Пока его не было, я втихаря оплачивал работу бригады, делая это от имени хозяина, надеясь, что наивный Дергачев никогда не узнает о моем нахальном вмешательстве. Я постоянно забывал о экономическом образовании друга и его необыкновенной внимательности. Как-то вернувшись с очередной вахты, Дергачев появился на пороге моей хижины и гневно сверкая потемневшими глазами заявил мне:
«Послушай, Тихон! Я не знаю, как принято у вас, в мажорском мире, но прекрати унижать меня в моих собственных глазах. Довольно вкладывать деньги в то, к чему ты не имеешь никакого отношения. Если ты думаешь, что не успея отстроить свой дом до зимы, я снова приду пережидать холода в твоей хижине, то этого не будет. Пусть тебя это не тревожит!»
Меня умиляла подобная щепетильность. Я конечно и не думал тревожиться от его вынужденного присутствия в комнате, не видя в этом ничего криминального, но упоминание Дергачевым неведомого мажорского мира здорово развеселило меня. Я громко заржал над его словами, а немного успокоившись, с любопытством поинтересовался, каким он видит этот самый мажорский мир. Дергачев снова нахмурился и пробормотал что-то в ответ, проглатывая целые фразы, отчего часть его размышлений осталась мне недоступна.
«У вас принято сорить деньгами без счета, – услышал я невнятное. – я так не привык сам и не могу видеть, как это делают другие. Поэтому, прошу в последний раз, прекрати это!»
«Вот тут-то ты очень ошибаешься, мой дорогой! – очень рассудительно отозвался я. – любой бизнесмен скажет тебе, куда он потратил каждую копейку и сколько прибыли она принесла ему в итоге. Иначе мы, мажоры, не были бы так богаты.»
Добавил я с усмешкой, чем вызвал неприкрытое изумление на осунувшейся от бесконечных вахт мордахе.
«И какую прибыль ты рассчитываешь получить от моего дома? – потерянно переспросил он, явно заподозрив меня в хитрости»
«Этот случай у нас, мажоров, называется благотворительность, – засмеялся я и в ту же секунду понял, что очень ошибся в определении»
Небритая рожа Дергачева приобрела зловещее выражение и скривившись, произнесла: «А вот свою благотворительность засунь себе в задницу, мой дорогой!»
Женька очень точно передал мою недавнюю интонацию, подводя итог нашей бесполезной беседы, и вышел на улицу, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я покачал головой, изумляясь упертости друга, но спор прекратил, оставив Дергачева терзаться муками порядочности и честности.
Наши встречи на побережье ограничивались
