Тяжелые сны. Федор Сологуб

Анна примирительным тоном.

      – Мало того! На кол его, и кнутом!

      – Меры, вами предлагаемые, не современны, к сожалению, – сказал Шестов.

      Он старался придать своим словам насмешливое выражение, но это ему не удалось: он весь раскраснелся, и голос его звенел и дрожал, – очень уж обидно ему было за Толстого, и он теперь от всей души ненавидел Коноплева.

      – Не современны! – насмешливо протянул Коноплев. – То-то нынче все и ползет во все стороны, и семья, и все. Разврат один: разводы, амурные шашни! А по Домострою, так крепче было бы.

      – Так, по Домострою, – сказал Ермолин, – то есть непокорную жену…

      – Камшить плетью!

      – Хорошо, кто с плетью, худо, кто под плетью, – сказал Логин, – всяк ищет хорошего для себя, а худое оставляет другим. Так и жена.

      – Нет, совсем не так. Жена – сосуд скудельный, она слабее, и поэтому ее обязанность – повиноваться мужу.

      – Вот вы говорите, что жена слабее, – сказала Анна. – А если случится так, что жена сильнее мужа?

      – Не бывает! – решительно сказал Коноплев.

      – Однако!

      – Если телом и сильнее, так умом или характером уступит. Муж – глава семьи. Вот Дубицкий – примерный семьянин, он в повиновении держит…

      – Изверг! – воскликнул Шестов.

      – А взять хоть нашего городского голову, – да он прямой колпак. Я б его жену а бараний рог согнул.

      – Это вам не удалось бы, – возразил Хотин, – посмеиваясь.

      – Не беспокойтесь! Или еще исправничиха, – разве хорошо? Муж долги делает, а она наряжается. Не молоденькая, пора бы остепениться!

      Глава десятая

      Логин и Шестов с Митею втроем возвращались от Ермолиных. Они отказались от экипажа, который им предлагали, а Коноплев и Хотин предпочли ехать.

      Митя устал за день. Ему хотелось спать. Иногда он встрепенется, пробежит по дороге и опять шагает лениво, понурив голову.

      Тихо было на большой дороге. Уже солнце касалось мглистой полосы у горизонта. Откуда-то из-за дали доносились заунывные звуки песни, тягучие и манящие. По окраинам дороги, на высоких и пустых стеблях покачивались большие желтые цветы одуванчика. На лугу кой-где ярко желтели крупные калужницы. В перелеске коротко и скучно загоготал одинокий леший и смолк.

      Шестов так бодро шагал по дороге, словно уже совершал некоторый подвиг. Логин с усмешкою слушал его восторженные восклицания. Вспомнилось, как при прощанье Анатолий крепко сжал его руку. Он смотрел тогда на Логина разгоревшимися глазами, и щеки его раскраснелись. Восторг мальчика понравился Логину и позабавил его.

      «Игрушка, заманчивая для детей, незнакомых с жизнью, и для стариков, которые молоды до могилы» – так определил он теперь свой замысел.

      – Какая превосходная идея! – восклицал Шестов. – Да, вот это именно и хорошо, что без всяких потрясений можно устроить разумную жизнь, – и так скоро!

      – Разумную жизнь в Глупове! – тихо сказал Логин.

      Помните, – продолжал Шестов, – «Через сто лет» Беллами. Когда я читал, я все думал, что это что-то далекое, почти несбыточное. Ведь он через сто с лишком