Тяжелые сны. Федор Сологуб

тоже снисходительно отнестись прикажете? Или по-вашему, по-новому, не вор виноват, а обокраденный, ась?

      – Вина молодого человека, ваше превосходительство, зависела только от его неопытности, если можно назвать ее виною.

      – Можно ли назвать виною! – воскликнул Дубицкий. – Вы изволите в этом сомневаться? Это – неуважение к старшим, это дурной пример для мальчишек. Их надо приучать к субординации.

      Дубицкий сердито пристукнул кулаком по ручке кресла.

      – Он хотел приветствовать исправника, – с некоторою вялостью заговорил опять Логин, – оказать ему почтение, да только не знал, как это делается. Да и, право, не большая вина; ну, первый руку подал, – кому от этого вред или обида?

      – Нет-с, большая вина! Сегодня он с начальником запанибрата обошелся – завтра он предписанием начальства пренебрежет, а там, глядишь, и пропагандою займется. Нет, на таких местах нужны люди благонадежные.

      – Конечно, – продолжал Логин, – наш исправник весьма почтенный человек…

      Дубицкий хмыкнул не то утвердительно, не то отрицательно:

      – Нам всем известно, что Петр Васильевич вполне заслуженно пользуется общим уважением.

      – Насколько могут быть уважаемы исправники, – угрюмо сказал Дубицкий.

      – Но, Сергей Иванович, лучше бы ему великодушно оставить это и не так уж сердиться на молодого человека. И так ведь могло случиться, что Петр Васильевич сам подал повод.

      – Чем это, позвольте спросить? – грозно воскликнул Дубицкий.

      – Я, ваше превосходительство, позволяю себе только сделать предположение. Могло случиться, что Петр Васильевич вошел в класс немножко, как у нас говорится, вросхмель, с этакой своей добродушной физиономией, и отпустил приветствие на своем французском диалекте, что-нибудь вроде: мерси с бонжуром, мезанфанты, енондершиш! Учитель, понятное дело, и расхрабрился. Дубицкий хрипло и зычно захохотал.

      – Могло быть, могло быть, – повторял он в промежутках смеха и кашля. – Изрядный шут, сказать по правде, наш исправник. В школы, по-моему, он некстати суется, у нас там недоимок нет. Но во всяком разе я ничего тут не могу: уволили.

      – Вы, ваше превосходительство, это можете переменить, если только пожелаете.

      – Я не один там.

      – Но кто же, Сергей Иванович, пойдет против вас? Вам стоит только слово сказать.

      – Ничего, поделом ему. Нельзя ему в этом училище оставаться: соблазн для учеников.

      – А в другое нельзя ли? – с осторожною почтительностью осведомился Логин.

      – В другое? Ну, об этом мы, пожалуй, подумаем. Но не обещаю. Да-с, любезнейший Василий Маркович, дисциплина – первое дело в жизни. С нашим народом иначе нельзя. Нам надо к старинке вернуться. Где, позвольте вас спросить, строгость нравов? На востоке, вот где. Почтение к старшим, послушание… Вот я вам моих поросят покажу – вы увидите, какое бывает послушание.

      Сердце Логина сжалось от предчувствия неприятной сцены. Дубицкий позвонил. Неслышно, как тень, в дверях появилась молоденькая горничная в белоснежном, аккуратно пригнанном переднике