Старик. Алекс Лоренц

трепета. Могу и на место поставить.

      – Затор на проспекте, – ответил я, делая вид, будто продолжаю внимательно изучать листки с заменами.

      – Уже не в первый раз такое, Анатолий Васильевич! – возмущенно.

      Я медленно поворачиваю голову в ее сторону. Окидываю исполненным презрения взглядом, будто здесь не я подчиненный, а она.

      – Из-за моего опоздания началась война? – вопрошаю вызывающе.

      Она не находит слов, пыхтит, из ушей пар валит. Много лет, можно сказать, воюем душа в душу, а никак не привыкнет, что я умею дать сдачи.

      – Нет, война не началась. Но вы обязаны приходить на урок вовремя.

      – Женщина, – повышаю я голос. – Валентина… как вас там… – пускаю в ход свой излюбленный приемчик. – Научитесь наконец уважению к старшим. Я не в том возрасте, чтобы у меня не было веской причины задержаться.

      – Как же вы любите хамить, Анатолий Васильевич.

      – Смотря кому, – парирую.

      – Еще раз повторяю: не надо со мной так разговаривать!

      – Еще раз повторяю, – отбиваюсь я, – не надо со МНОЙ так разговаривать! Когда проработаете пятьдесят с гаком лет в самой ГУЩЕ, – я потрясаю указательным пальцем, – народного просвещения, тогда и побеседуем.

      Демонстративно отвернувшись, я поправляю очки. Она еще какое-то время стоит, вперив в меня свой взгляд-прицел.

      – Со следующего месяца пойдете на пенсию. – Это обещание я слышу добрых десять лет кряду.

      – Только после вас.

      – Посмотрим! – И она вылетает из учительской.

      – Нет, это я посмотрю, как вас будут выносить вперед ногами! – каркаю вслед. – Или в наручниках уводить!

      – Дожил до седин, а такое хамье, – удаляющийся голос из коридора.

      На время перепалки немногочисленные оставшиеся в учительской коллеги притихли. Слушали, наблюдали.

      – Как же она достала, сил моих нету, – тихо произнес кто-то.

      – Не то слово, – согласился другой голос.

      А я отправляюсь к столу, за которым обычно сижу. Там, за огромными растениями, меня почти не видать. Так уютнее.

      Я посидел минуту-другую, неподвижно глядя в выщербину в паркетном полу. Концентрировался. Эта привычка появилась у меня лет семь назад – и с каждым годом концентрация требует все больше времени. Затем я положил перед собой первую кипу листков со словарным диктантом и стал проверять, выводя рядом с каждым словом «плюс» или «минус». Я не спешил. Так прошло с пол-урока. Я надеялся, что никто не выбьет меня из той ровной колеи, в которую я вошел.

      Но меня прервали.

      В учительскую стремглав влетела… Ирина… да, кажется, Ирина. Самой чуть за тридцать, работала она к тому времени всего ничего – и мне незачем было утруждать себя запоминанием ее отчества.

      Я сфокусировал взгляд. Она явно была сильно расстроена. Дрожащие губы, побледневшее лицо, глаза на мокром месте.

      Она