И золотое имя Таня…. Александр Быков

я это все придумала, – сказала она и расстроилась: – Сама виновата, конечно сама, а кто велел на склоне лет создавать себе ненужные переживания воспоминаниями о далекой юности? Молчала же об этом почти сорок лет.

      – Конечно, Татьяна Ивановна, дело в вас, – раздался в трубке голос научного руководителя, – каждый, кто слышал о Рубцове-поэте, примеряет на себя чувства его лирического героя. Поэта все любят, а вот поэт любил вас, и, судя по всему, сильнее всех остальных своих женщин, поэтому у любого здравомыслящего человека возникает вполне нормальное чувство ревности: а что он в ней нашел?.. И каждый решает его по-своему. Вам тяжелы людские пересуды, ну да теперь уж ничего не сделаешь, ваши отношения с Рубцовым стали всенародно известны, и каждый может по этому поводу высказать свое мнение, хотя, по-моему, некоторые уж лучше бы помолчали…

      – Вы знаете, – Татьяна Ивановна напрягла голос, – иногда мне кажется, что я зря все это затеяла, но я не могла отказать одному хорошему человеку.

      – Вы о Вячеславе Сергеевиче?

      – Да, о нем, он же меня упросил рассказать про Рубцова.

      – А вы напишите воспоминания об этом, очень интересное продолжение рубцовской темы получится.

      – Но ведь вы знаете, он так ужасно ушел из жизни, я считаю, что где-то непонятым и незаслуженно отодвинутым на второй план.

      – Вот об этом тоже напишите.

      Они еще долго говорили на разные темы, время от времени возвращаясь в Рубцову.

      – Вы знаете, Татьяна Ивановна, продолжение стихотворения «Я умру в крещенские морозы…?»

      – Знаю, как же, но не всё, кажется, помню начало.

      – И все начало знают, но страшная правда – в последующих строчках:

      А весною ужас будет полный,

      На погост речные хлынут волны.

      Из моей затопленной могилы

      Гроб всплывет, забытый и унылый.

      Разобьется с треском, и в потемки

      Уплывут ужасные обломки.

      Сам не знаю, что это такое…

      Я не верю вечности покоя.

      – Вот покоя-то ему и нет! История жизни Рубцова вытащена на всеобщее обозрение, и эти «ужасные обломки» мы сейчас созерцаем.

      – А почему ужасные?

      – Потому что правда у всех своя: и у Дербиной, и у писателей-почвенников, и у разночинной братии «рубцеведов» и «рубцелюбов».

      – Да, забыла совсем, – Татьяна Ивановна снова заволновалась, – меня же приглашали в Москву на телевидение в передачу про Рубцова, сказали, что будет его дочь, Дербина и писатели.

      – Ни в коем случае не надо ехать, – быстро ответил собеседник, – им нужны только шоу и рейтинги, уж если здесь нет понимания, то на телевидении не будет и тем более. Все это затеяно ради сенсации: Дербина будет утверждать, что поэт умер сам, а она ему только пальчиками горло поцарапала, оппоненты будут обличать ее и обзывать волчицей. Ничего не решат, только переругаются и еще больше народ запутают.

      – Так я и не поехала, – отвечала Татьяна