Ибупрофен. Булат Ханов

мышцы. Ты все равно что парализованный сейчас. Честно говоря, удивлен, что твое сердце выдержало. Крепкое, значит, сердечко-то. Сопротивляется.

      Коваленко, умолкнув на секунду, посмотрел Игорю в глаза. Заинтересованно, почти с азартом.

      – Ты спросишь, почему трупов шесть, а не пять. Все потому, что Дима тоже приехал. Только мы его раньше усыпили. Теперь он к вам присоединится.

      Это Центр «Э» бонов на анархистов натравил. Через провокатора натравили. И Юра предал. Террористы на террористов. Без камер, без свидетелей. Государство получит жирный повод взяться за радикалов всерьез. Усилят чистки, подключат немыслимые ресурсы. И все под одобрение прессы.

      Коваленко встал.

      – Мы пошли ставить взрывчатку. Когда бабахнет и разбудит соседей, нас здесь не будет. Прощай.

      Игорь очутился в темноте. Вслед за конечностями онемели живот и шея. Воздух кончался. Игоря как будто душила невидимая рука, не оставляя ему ни шанса.

      Дверь отворилась в последний раз, и Коваленко произнес:

      – Зато ты героически погибнешь в схватке с неонацистами. Красиво звучит, не правда ли?

      Шавкат

      Начитавшись агитационных листовок от местных активистов, Заман как-то пошутил, что у них в квартире коммунизм. Едят из одного котла, ложатся в один час, встают тоже. Решения вместе принимают. Если вас шестнадцать, а комнаты всего две, без заботы друг о друге вы натурально озвереете.

      – Получается, при коммунизме все будут как роботы? – удивился Шавкат.

      – Почему?

      – Сон по расписанию, еда по расписанию, все вежливые и не дерутся. Чисто автоматы.

      – Ну ты даешь! – воскликнул Заман. – Какие мы роботы? Роботы не едят и спать не ложатся.

      Шавкат поскреб в затылке. И правда не складывалось что-то.

      С тех пор как строительные компании по всему свету начали затариваться роботами-строителями, Шавкат беспокоился, что прогрессивные конкуренты отнимут у него хлеб. Эти чипированные мерзавцы все делали лучше: клали по две тысячи кирпичей в час, прекрасно управлялись с бетоном, выполняли любые виды отделки. А еще они не обедали, не отлынивали, не воровали, не уходили в отпуска и запои.

      Не то чтоб Шавкат любил свою работу. Ненавидел – так гораздо точнее. Вот только бездушным машинам отдавать ее не собирался.

      Бригада то и дело спрашивала у начальника Бахрама, не планирует ли «Гелиос» автоматизировать производство. Ну, постепенно. Разогнать там половину рабочих, заменить их японскими или австралийскими железяками.

      – Башку ерундой не забивайте, – отвечал бригадир. – На ваш век строек хватит.

      И все же, когда Бахрама что-то бесило, он мог накричать:

      – Чего ты вола манаешь? Думаешь, незаменимый? Хочешь, чтобы вместо тебя робота купили?

      Хотя все понимали, что бригадир стращает, слова его западали в душу. Как будто проклятья от старой цыганки, которая если не предскажет, так накаркает.

      Когда бригаду перебросили на общагу для студентов, поползли слухи, что этот объект – последний. Дальше, мол, «Гелиос»