1795. Никлас Натт-о-Даг

с отпеванием. Что тут скажешь… от того Сакснеса, что был когда-то, считай, ничего не осталось. Дома-то, конечно, стоят, как стояли, и, дай-то Бог, еще простоят. А народ другой. Не тот народ. Пришлые люди, чужаки. Считай, одна я и помню. И пробст наш, вечная ему память, тоже заразился и помер. Язвы по всему лицу, а улыбается: слава тебе, Господи, дал мне выполнить святой долг – помогать ближнему, может, и заработала я местечко на райских лужайках… – Старушка глубоко вздохнула и перекрестилась. – Эх, паренек… жуткое это дело – оспа. Как она грянет – сразу видно, что за человек. Кто говорит – ветер ее приносит, другие кричат – ветер-то тут при чем? Со шкуры на шкуру перепрыгивает! И все виноваты – старые друзья, родные… кто под руку попадется. Воду не пьют из колодца, а к больному подойти – ни за какие деньги, хоть мать, хоть сестра. Видят уже: до рассвета не протянет, а все равно не подходят. А кто-то поскорее к колдунам, готовы дьяволу душу продать, лишь бы не помереть.

      Старуха выплюнула тоненькие косточки, собрала и выложила на край печи.

      – Как же, как же… помню я Тихо. Сын нашего проста. Послушный был мальчонка, что отец скажет, то и делает. Видно, как ему страшно, а все равно исполнит. Могилы-то у нас на погосте – думаю, половину он и выкопал. Но не отцу. Отцу другие рыли: заболел он, Тихо, в жару лежал. Долго болел, но выздоровел. Помиловала его оспа. Даже следов не осталось. Будь мир наш получше, я бы сказала: заработал. В бреду был паренек, даже не знал, что отца похоронили. Плакал и плакал, не утешишь. Но с тех пор, как кто умирает, – Тихо тут как тут. Стоит и смотрит. Утешает вроде… бормочет что-то, уж не знаю что. А может, и не бормочет, так, губами шевелит – кто ж его знает. А что с ним дальше было – ума не приложу.

      Получил наследство и исчез. Что могу сказать? Жизнь получил в подарок, не шутка. Хорошо бы распорядился ею по-божьи.

      12

      Теплый, почти уже летний рассвет. Кто-то приходил. Не кто-то – Винге. Накорябал куском угля на двери: Корабельная набережная, 12. Нынешнее число и подпись: В.

      Вернулся, значит. И место встречи не случайно выбрано. Одно из немногих мест, где Эмиль чувствует себя спокойно. Уже год, как перестал вести беседы с мертвой сестрой, но пространство, широкое, ничем не закрытое небо привлекают его по-прежнему. И толпы прохожих, среди которых можно затеряться и чувствовать себя невидимым – именно потому, что каждый из них случаен, по пути из одного неизвестного ему места в другое. Странный все же человек – брат Сесила.

      Но сейчас еще рано. Кардель снял куртку и рубаху, налил воды в таз. Сполоснул лицо, промокнул рубахой. Отмыл от крови протез. Он уже давно не закрывал окно, спал с открытым. Даже легкий бриз приносит облегчение. Его тянет к лежанке, как муху – к коровьей лепешке, но сейчас спать нельзя – пропустишь встречу.

      Преодолел желание лечь. Но что стоя, что лежа, что во сне, что наяву, – мысли постоянно крутятся вокруг нее. Дело еще хуже, чем он думал. Оказывается, он не один ее ищет. Гонка, в которой их возможности несопоставимы