Ведя Взмокин – наш товарищ. Максим Сергеевич Макаров

дело. В алом есть что-то… обнадеживающее.

      Они шли. Ведя и Зергер спорили об особенностях прекрасного мира. Авужго молчал и лишь подталкивал Гониденека.

      – Иди, иди… катись-катись.

      Гониденек шел не то чтобы вяло, но невесело; судя по всему, он слишком много знал про Вор-Юн-Гака и про его своеобразное гостеприимство. Попадаться к нему явно не хотелось. Он шел, недовольно вертел хвостом («хвостил»), и бормотал:

      – Размажет всех по стенке… и виси так пока не отклеишься. А потом опять… Ужасно! И чего всем не сидится… Вечно всем что-то надо…

      Гониденек хитрил, нарочно искал трудных путей, но Ведя, Зергер и Сокол Авужго их преодолевали. Время от времени он нарочно попадал в яму или в расщелину, застревал между камней. И кричал на весь мир:

      – Ой, у меня нога зажата! Ах мой бедный хвост! Пропадаю, погибаю, ничего больше не хочу! (Чтоб я еще раз связался с высокими целями)…

      Он надеялся, что его бросят, и он сбежит; но его почему-то не бросали. Наоборот, высвобождали, и подталкивали:

      – Иди, иди, дружочек, не хвости!

      Далеко залез Вор-Юн-Гак, просто так не дойдешь. Вот уже облака щекочут нос. Погода портилась; то и дело налетал вихрь, полный песка и камней; приходилось вжиматься в горную твердь. В таких случаях Гониденек пытался спрятаться чтоб не нашли, но странным образом его хвост всегда попадал в руки Веди или Зергера. Трудно быть успешным трусом. Однажды поднялся такой неистовый ветер, что срывало целые глыбы, и все вокруг изчезло, пропало в гудящем свисте. Гониденек подумал, что можно отступать. Он пополз, виляя телом как уж, и тут на него сел Авужго. Не специально – просто ветром Авужгу сорвало с места и бросило вдаль, прямо на Гониденека.

      Он захотел улизнуть еще раз – но уже сам не смог, потому что испугался. Гониденека сковал такой необъяснимый и жуткий страх, что он не имел возможности даже хвостить. И неясно было, чего он теперь боится больше – то ли Хитрого Подлого Змея Вор-Юн-Гака, то ли своих спутников, еще более упорных, чем сам Вор-Юн-Гак. Гониденек не мог понять, зачем, рискуя всем, шагать в объятья опасности, при этом имея не связанные с личными интересами цели. Он не понимал, зачем Веде Взмокину нужны гармония и красота, и зачем Зергеру создавать новый прекрасный мир, если полно готовых миров, которыми можно пользоваться? Зачем Веде сочинять стихи и песни? Зачем создавать что-то для других? И почему Сокол Авужго покорно тащится за всеми, ведь ему, как будто, все равно? В общем, Гониденек ничего не понимал.

      Он пробовал зайти с другой стороны – дождаться, когда все начнут друг с другом ссориться. Он был очень опытный и знал, что в ссорах тонет любое общее дело, даже самое грандиозное. Вот еще почему он выбирал пути посложнее. Но, несмотря на долгую и трудную дорогу, Ведя, Зергер и Авужго не ссорились, а сам Гониденек не умел ни ссориться, ни кляузничать, ни скандалить. Он вообще не умел быть поистине сердитым.

      Подъем делался все круче, круче, а потом и вовсе стал вертикальным. Оказалось, что гора состояла как бы из двух частей. Внизу была собственно горная половина, а наверху, за облаками – гигантский пик из металла