Сочинения. Романы, повести и рассказы. Иллюстрированное издание. Федор Достоевский

видели у самых ворот оба дворника и мещанка, в самую ту минуту, как он входил: он шел с тремя приятелями и расстался с ними у самых ворот и о жительстве у дворников расспрашивал, еще при приятелях. Ну станет такой о жительстве расспрашивать, если с таким намерением шел? А Кох, так тот, прежде чем к старухе заходить, внизу у серебряника полчаса сидел и ровно без четверти восемь от него к старухе наверх пошел. Теперь сообразите…

      – Но позвольте, как же у них такое противоречие вышло: сами уверяют, что стучались и что дверь была заперта, а через три минуты, когда с дворником пришли, выходит, что дверь отперта?

      – В том и штука: убийца непременно там сидел и заперся на запор; и непременно бы его там накрыли, если бы не Кох сдурил, не отправился сам за дворником. А он именно в этот-то промежуток и успел спуститься по лестнице и прошмыгнуть мимо их как-нибудь. Кох обеими руками крестится: «Если б я там, говорит, остался, он бы выскочил и меня убил топором». Русский молебен хочет служить, хе-хе!..

      – А убийцу никто и не видал?

      – Да где ж тут увидеть? Дом – Ноев ковчег, – заметил письмоводитель, прислушивавшийся с своего места.

      – Дело ясное, дело ясное! – горячо повторил Никодим Фомич.

      – Нет, дело очень неясное, – скрепил Илья Петрович.

      Раскольников поднял свою шляпу и пошел к дверям, но до дверей он не дошел…

      Когда он очнулся, то увидал, что сидит на стуле, что его поддерживает справа какой-то человек, что слева стоит другой человек с желтым стаканом, наполненным желтою водою, и что Никодим Фомич стоит перед ним и пристально глядит на него; он встал со стула.

      – Что это, вы больны? – довольно резко спросил Никодим Фомич.

      – Они и как подписывались, так едва пером водили, – заметил письмоводитель, усаживаясь на свое место и принимаясь опять за бумаги.

      – А давно вы больны? – крикнул Илья Петрович с своего места и тоже перебирая бумаги. Он, конечно, тоже рассматривал больного, когда тот был в обмороке, но тотчас же отошел, когда тот очнулся.

      – Со вчерашнего… – пробормотал в ответ Раскольников.

      – А вчера со двора выходили?

      – Выходил.

      – Больной?

      – Больной.

      – В котором часу?

      – В восьмом часу вечера.

      – А куда, позвольте спросить?

      – По улице.

      – Коротко и ясно.

      Раскольников отвечал резко, отрывисто, весь бледный как платок и не опуская черных воспаленных глаз своих перед взглядом Ильи Петровича.

      – Он едва на ногах стоит, а ты… – заметил было Никодим Фомич.

      – Ни-че-го! – как-то особенно проговорил Илья Петрович. Никодим Фомич хотел было еще что-то присовокупить, но, взглянув на письмоводителя, который тоже очень пристально смотрел на него, замолчал. Все вдруг замолчали. Странно было.

      – Ну-с, хорошо-с, – заключил Илья Петрович, – мы вас не задерживаем.

      Раскольников вышел. Он еще мог расслышать, как по выходе его начался вдруг оживленный