Битва железных канцлеров. Валентин Пикуль

1815 года, если Франция поможет России аннулировать Парижский трактат 1856 года.

      – Я и сам считаю его лишь временной комбинацией, как передышку мирного времени, чтобы снова поставить вопрос о войне… Вернемся к страданиям Италии!

      Наполеон III увлекал Александра II на открытую схватку с Австрией ради освобождения итальянцев и создания единого государства на Апеннинском полуострове. Но в памяти русского царя были еще слишком свежи воспоминания восьмилетней давности, когда его отец взялся своими руками разгребать чужой жар в Венгрии, а кончилось это тем, что его отблагодарили войной с коалицией. Александр II сухо заметил:

      – Сейчас важнее контакты России с Францией…

      Горчаков привез проект договора о русско-французской дружбе, который и ложился в основу штутгартского свидания. Но императоры сходились медленно. Поначалу царь показался Наполеону III человеком хмурым и тугодумным. Постепенно он оживился, стал откровеннее и сердечнее. Этим сразу же и решил воспользоваться император Франции.

      – Все прекрасно, – сказал он, – но между нашими странами затесался щекотливый вопрос, тревожащий не одного меня, но и всю европейскую дипломатию. Франция имеет нравственные обязательства не только к страданиям Италии, но и к страданиям угнетенной вами Польши…

      Александр II с трудом сдержался перед Наполеоном:

      – Любое вмешательство извне во внутренние дела России может испортить любые, самые наилучшие намерения…

      Но перед свитой он уже не стал себя сдерживать:

      – Со мной осмелились говорить о Польше! Вы подумайте, господа, он осмелился говорить со мной о Польше…

      При этом подбородок царя дрожал. Горчаков, нагнувшись к уху барона Жомини, шепнул ему:

      – Неужели вся наша работа – псам под хвост?

      Тут некстати к нему подошел Бисмарк, срочно прибывший из Франкфурта, дабы пронюхать, чем благоухает в Штутгарте, и почтительно просил князя представить его русскому самодержцу. Александр II скользнул по Бисмарку рассеянным взглядом, еще продолжая высказывать бурное негодование:

      – О чем бы говорить, но только не о Польше!

      Бисмарк все волновался – не было ли разговора о Шлезвиг-Голштейне? Горчаков обидел Бисмарка, с презрением – нескрываемым! – отозвавшись об этой чисто немецкой проблеме:

      – Послушайте, мой друг, речь идет о сильной головной боли, а вы тревожитесь о сохранении прически…

* * *

      Взяв себя в руки, Александр Михайлович сохранил хладнокровие. Валевскому он предложил вкрадчиво:

      – Основа для переговоров сохранилась в целости. Думаю, мы с вами встретились не для того, чтобы изображать бездушные декорации, на фоне которых столь выразительно играют наши коронованные дилетанты. Давайте продолжим…

      После того что произошло, Горчаков не мог не заговорить о Польше – тем более с Валевским (поляком же!):

      – Мы неповинны в страданиях польской нации. Почему ваш император апеллирует именно к нам, русским? Россия никогда не жаждала раздела Речи Посполитой, но Екатерина