Will. Чему может научить нас простой парень, ставший самым высокооплачиваемым актером Голливуда. Марк Мэнсон

еще были такие штуки, – я изобразил игру на тромбоне.

      – А еще был конкурс танцев, и человек пятьдесят танцевали одновременно…

      Мисс Фреда посмотрела на мою маму – Джазовый оркестр? Пятьдесят обученных танцоров? В детском лагере?

      Мисс Фреде было невдомек, что она попала под перекрестный огонь нашей с мамой веселой игры, которая продолжается и по сей день. По правилам этой игры, я описываю самую яркую, захватывающую, невероятную сцену, которую только могу представить, перемешиваю ее с тем, что случилось со мной на самом деле, а мамулина задача – определить, что из этого правда и в каком случае ей нужно что-то предпринять.

      Мама замолчала и близко наклонилась ко мне. Ее взгляд работал как старинный детектор лжи, действующий на материнской мудрости. Он выискивал малейшие прорехи в моей невероятной истории. Я не повел и бровью.

      Но она увидела достаточно.

      – Уиллард, не шути так. В лагере Сэйр не было никакого джазового оркестра.

      – Нет, мама, я точно говорю – это было обалденно.

      Сбитая с толку мисс Фреда сказала:

      – Но Кэролайн, он ведь даже не знает, как называется тромбон – значит, наверное, правда видел его?

      – Нет. Он все время такое проделывает.

      Ровно в этот момент в кухню зашла Пэм, и мама спросила:

      – Пэм, сегодня в лагере правда был большой джазовый оркестр, конкурс танцев и тромбон?

      Пэм закатила глаза.

      – Чего?! Нет, конечно. Это был музыкальный автомат, мам. Уилл целый день стоял там и слушал музыку – даже в бассейн не пошел.

      Мамуля посмотрела на мисс Фреду.

      – Я же говорила.

      Я расхохотался – мамуля выиграла этот раунд, но я хотя бы победил мисс Фреду.

      Мое воображение – это дар, а когда он совмещается с моим умением работать, с неба начинает идти дождь из денег.

      Мамуля всегда больше всего во мне любила мое воображение (и то, что я хорошо учился). У нее ко мне немного странное отношение. Она любит то, как я валяю дурака, но требует, чтобы я был умным.

      Когда-то в жизни она решила, что может говорить только о важном: об образовательной реформе, инвестициях в будущее, недобросовестных законах в сфере здравоохранения. Она «не терпит глупости». Они с папулей вечно спорили обо всем на свете.

      – Интеграция – это худшее, что происходило с черными, – категорически заявлял папуля.

      – Я тебе не верю, Уилл, – ты просто пытаешься меня позлить, – отмахивалась мамуля.

      – Нет, ты послушай, Кэролайн! До интеграции у нас все было свое. Черный бизнес процветал, потому что ниггерам приходилось покупать у ниггеров. Химчистка, ресторан, мастерская – все были нужны друг другу. Но как только черным разрешили есть в Макдоналдсе, вся наша экономическая инфраструктура пошла коту под хвост.

      – Так ты считаешь, что лучше было бы растить детей в рабстве или сегрегации? – говорила мамуля.

      – Я считаю, что, если бы фонтан принадлежал ниггерам, то ниггеров нанимали бы его чинить.

      Мамуля никогда бы так не сказала папуле в лицо,