Геополитика «мягкой силы»: опыт России. М. А. Неймарк

[71]. При этом она ссылается на опыт публичной дипломатии США, где в значительной степени наблюдаются отказ от модели взаимодействия “субъект – объект” и попытки выстраивания отношений по принципу “субъект-субъектной” модели. «Субъектность означает то, что противоположная сторона активна и может по-разному интерпретировать направленные на нее действия. Кроме того, противоположная сторона сама может применять инструменты “мягкой силы” в ответ»[72].

      Экстраполяция другого взгляда на роль “мягкой силы” в сферу мировой политики приводит к выводу, с которым никак нельзя согласиться, – что среди инструментов влияния не стоит рассматривать “внешнюю политику западных стран, так как она заведомо (?! – М. Н.) будет восприниматься критически со стороны как всего (?! – М. Н.) мирового сообщества, так и ближайших соседей, и степень влияния которой также будет, скорее всего, равна нулю”[73].

      Упрекая отдельных авторов в попытках «искусственно “натянуть” различные известные самостоятельные концепции (власти, психологии влияния, коммуникации, социального взаимодействия, территориального маркетинга) на концепт “мягкой силы”, которые на самом деле никакого прямого отношения к нему не имеют»[74], эти исследователи сами сдвигаются к другой концептуально-методологической крайности, сводя “мягкую силу” всего лишь к “совокупности гуманитарных ресурсов страны”[75].

      Это в корне неверная, далекая от первоисточника констатация. Дж. Най неоднократно предостерегал против зауженного представления о “мягкой силе” в мировой политике. Он подчеркивал, что существует множество основных ресурсов “мягкой силы”, к которым относятся культура, ценности, легитимная политика, позитивная внутренняя модель, успешная экономика и профессиональная военная сила. Более того, это и такие ресурсы, как службы национальной безопасности, информационные агентства, дипломатическая служба и многое другое[76]. По Наю, “мягкая сила” включает, помимо культурно-гуманитарной составляющей, и политику, политические ценности и институты, и др. (см. его публикации). Культура, ценности и политика – не единственные источники “мягкой силы”, настаивает Най, отмечая, что экономические ресурсы тоже могут стать источником поведения как “мягкой”, так и “твердой” силы и подчас “в ситуациях реального мира трудно отличить, какая часть экономических отношений состоит из твердой силы, а какая – из мягкой”[77].

      В отмеченном выше подходе видится и другая методологическая нестыковка. С одной стороны, утверждается, что “мягкая сила” потому и является “мягкой”, что ее не надо применять и использовать: “Если ее применять, то это уже будет пропаганда и агитация”[78]. А с другой – при формулировании завершающего вывода подчеркивается: «Реализация (то есть осуществление, использование? – М. Н.) потенциала “мягкой силы” – это процесс трансляции гуманитарных

72

Там же. С. 219.

73

Леонова О. “Мягкая сила”: инструменты и коэффициенты влияния ⁄⁄ Обозреватель – Observer. 2014. № 3. С. 27.

74

Леонова О. Интерпретация понятия “мягкая сила” в науке ⁄⁄ Обозреватель – Observer. 2015. № 2. С. 80.

75

Там же. С. 88.

76

См.: Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 177.

77

Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 154–155.

78

Леонова О. Интерпретация понятия “мягкая сила” в науке. С. 86.