Холм псов. Якуб Жульчик

из «Андеграунда», покачиваясь, выходит Порчик и пинает мусорный бак.

      – Завалишь? – повторяет агент.

      – Боже, Павел, а это имеет значение?

      – Завалишь или нет? – спрашивает он снова.

      Юстина

      – Ты за рулем, – говорит Агата.

      – А почему не ты? – спрашиваю.

      «Это интересная картинка. Две женщины, на самом деле мало что знающие друг о друге, стоят посреди ночи у большой темно-синей машины и ругаются насчет того, кто будет за рулем».

      – Я приняла ксанакс, – говорю я.

      – А я пила, – отвечает она.

      Две женщины, одна пьяная, вторая вставленная.

      – Сколько ты выпила?

      – У тебя права не отберут, – заявляет она.

      Она права. У меня не отберут права. Особенно если я выверну на дерево и убью нас обеих. Чувствую себя так, словно бы кто-то натолкал мне сквозь ухо в череп пропитанной свинцом ваты.

      – Томек уже на месте, – говорит Агата. – Он там с ними сидит. А где Миколай?

      Я качаю головой. Пожимаю плечами. Не знаю, где Миколай, и не знаю, где его брат.

      Я и Агата хотим поехать в госпиталь. Агата чувствует, что должна туда поехать, но не хочет ехать одна. Естественно, я с ней поеду. Я уже была в полиции, потому приходится ехать дальше. Историй не оставляют, начав. Мимо проехал «гольф» соседей. Я не помнила их фамилию, но уже различала эту машину. «Гольф»-тройка, ужасно шумный, с испорченными поворотниками.

      – Потому что я должна ей помочь, – она смотрит на меня, словно я спросила ее о том, отчего люди едят и ложатся спать.

      – Эта пани Бернат – твоя приятельница? – спрашиваю я.

      – Нет, – качает она головой.

      – Я могу закурить?

      Она кивает. Я закуриваю, протягиваю ей пачку. Она качает головой:

      – Она глупая корова и дурной человек.

      – Тогда почему ты должна? – спрашиваю я.

      – Потому что я помогаю женщинам, – отвечает она, подумав. – Зыборк – это ад для женщин.

      Бернат позвонила Агате где-то полчаса назад. Сказала только:

      – Его нашли. Он в больнице.

      – Что? Как это случилось? – спросила Агата, но Бернат отбилась. Агата потом сказала, что та говорила так, словно в могиле лежала.

      – Дай сигарету, – говорит Агата, а я протягиваю пачку в ее сторону. – Он нас прибьет за то, что курим в этой машине, – добавляет, кашляя – знак того, что курит редко и тайком.

      – В том смысле, что будет шуметь? – спрашиваю я, догадываясь, что речь о ее муже.

      – Пошумит, а потом убьет, – отвечает она и вдруг смеется впервые с того момента, как мы познакомились.

      Когда Агата поднялась на наш этаж и постучалась в дверь, я еще пыталась работать. Пыталась – то есть хаотически стучала по клавиатуре, печатая случайные фразы, надеясь, что это поможет мне запустить весь процесс, что он сойдет со стопора, закрутится.

      Через работу я пыталась здесь укорениться. Укоренение началось с того, что мы перенесли, наконец, в дом все ящики из машины. В том числе и мой, надписанный словом ВАЖНО, где были бумаги,