Когда тебя любят. Денис Георгиевич Войде

что отец вроде как даже улыбнулся. – Витёк приготовил завтрак тебе. Подыматься будем? – завела нас с отцом тётя Тая. Так я стал свидетелем каждодневного быта тёти Таи и отца.

      Затем последовал завтрак.

      16

      Убитое временем и иссушенное временем тело отца поражало моё сознание безысходностью всего происходящего. В целом. В жизни. Всё вокруг обесценивалось. Теряло всякий смысл. Дорога оставалась любая минута, мгновение жизни моего отца и моего присутствия рядом с ним. Как те воспоминания далёкого детства, что вчера возникли в моей памяти. Дороги стали руки тёти Таи и её переживания за моего отца. И снова на меня напал страх. Может быть, не такой шокирующий, как намедни, когда я бежал к отцу, не зная, успею ли увидеть его живым. Но такой, который настораживает: а сможешь ли пережить то, чего боялся вчера и что, возможно, увидишь сегодня? Я задумался. Если мой отец умрёт, то хоронить его будут без меня. Послезавтра. На третий день, как водится. Потому что завтра умру я. Да. То есть нет! Я умру следом за отцом, и меня похоронят вместе с ним в один день. Может быть, рядом. В нашей, семейной ограде. Какой кошмар! А вдруг хоронить станут по очереди, не в один день и час? И не рядом…

      Наверное, в эту минуту вид у меня был отрешённый. Словно мышечный спазм зажал моё тело. Но отец ел, медленно, без аппетита, но ел. И мне стало как-то легче дышаться. Правда, мысли отсутствовали. Нахлынули одни эмоции.

      Тётя Тая выходила из ванной, вытирая руки о свой халат. Платок на её голове уже не был завязан так туго. Лицо у неё было запотевшее и красное. Она бормотала что-то невнятное и морщилась от усталости. Не знаю, слышал ли её отец, но я вдруг разобрал некоторые слова. Про Симу, про то, сколько нам всем отведено и кто в чём грешен перед Всевышним.

      Потом тётя Тая сказала, что отойдёт к себе домой и скоро вернётся. Это было сказано громко – явно отцу. Я проводил её до двери, поблагодарив за утро, сообщив, что скоро уйду в театр, а по дороге надо ещё забежать домой за всем необходимым. Сказал, что вечером будет спектакль, в котором я участвую, но после него постараюсь не задерживаться. Тётя Тая поняла, и я тихо, прислушиваясь к звукам из комнаты отца, закрыл за ней дверь.

      Вернувшись в комнату со странным предчувствием, что что-то должно случиться, я подумал: мы с отцом долго не виделись, да и встречи, предшествующие разлуке, были редкими и сухими. Никто из нас не приглашал друг друга, как говорится, на чай. Первый трепет перед встречей с отцом прошёл, во всяком случае, у меня. Дрожь пробивала по всему телу от мысли: вот он – человек, о котором я грезил всё своё детство. Всю свою жизнь!

      – Па! Мы тысячу лет не виделись, – начал я высокопарно, с выдохом. – Ты заболел, и я пришёл. Так это надо отметить! Давай ещё раз выпьем чаю? – И я рванул на кухню за своей чашкой. Но внезапно мне стало очень тревожно. Я понимал, что говорю всё не к месту. Пройдя каких-то четыре шага из комнаты в кухню, я обернулся и увидел, как отец опускается на локти, чтобы лечь. Но как он это делал! По его сморщенному лицу было видно, каких неимоверных усилий ему стоит не упасть на оба локтя. Я опешил