Жизнь со смертью визави. Сергей Эдуардович Цветков

от окна – к окну,

      стремили пары свой бег.

      А шут кочергой луну

      катал под всеобщий смех.

      Никто не считал минут,

      и воздух радугой цвёл…

      И как-то нечаянно шут

      луну закатил под стол.

      И мертвенным холодком

      дохнула на свечи заря.

      Грохочущий поезд сквозь дом

      промчался, огнями горя.

      В загаженных, тесных купе

      блестели глаза скорлупой.

      Там каждый был жалок себе,

      но всё же смирился с судьбой.

      Поднявшийся ветер ломал

      скользящие крылья теней…

      Серебряный мальчик спал

      и тихо плакал во сне.

      Когда же пропел петух,

      глаза он открыл – и над ним,

      чуть вспыхнув, бесследно потух

      почти растаявший нимб.

      Чаша

      Однажды мой сон был украшен

      немыслимой радугой грёз,

      и ангел лазурную чашу

      к губам моим властно поднёс.

      Да мне ли та чаша по силам?

      Но, Господи, – воля Твоя!

      Я выпил. «Что, сладко, – спросил он, —

      для смертных вино бытия?»

      И я без мольбы и упрёка

      склонился к нему под крыло,

      когда от кипящего сока

      мне намертво скулы свело.

      Возвращение

      Приближался, разрастаясь в темень,

      расставаний нищенский дворец.

      Ныла память, заставляя время

      выписать билет в другой конец.

      Билась вьюга, всё мешая в кашу.

      Мне казалось, я схожу с ума,

      видя, как меня встречая, машут

      снеговыми шапками дома.

      Открывались, закрывались двери

      офисов, подъездов и квартир.

      Шкурою чудовищного зверя

      стлался мне под ноги страшный мир.

      И у снега был особый, здешний,

      характерный вкус небытия…

      Я вернулся в город, где безгрешной

      умерла любовь моя.

      «Давно газетная бумага»

      С. А. Панфилову

      Давно газетная бумага

      врагов не материт.

      Давно отцы с Архипелага

      пришли на материк, —

      но всё тревожат наши веки

      те лагерные сны

      когда-то на задворках века

      расстрелянной страны.

      Рождество

      Когда по Божьей благостыне

      Свет воссиял, пронзая тьму,

      глас вопиющего в пустыне

      не распрямил стези ему.

      Мир спал во лжи и блудодействе,

      ночными страхами томим,

      и грезил о священном девстве,

      чреватом плодом неземным.

      Но не сомкнув до утра вежды,

      все эти долгие часы

      волхвы несли дары. Одежды

      их были тяжки от росы.

      Курились реки в млечном дыме.

      Слезились звёзды. Пахнул дрок.

      Звезда лучистая над ними

      текла всё дальше на восток,

      где на руках четы блаженной,

      повит